к своим крепостным. По прибытии Александр Семенович, не мешкая, приобрел обширную усадьбу, занимавшую всю Андреевскую улицу (сейчас – улица Владимирская от Андреевской церкви до Большой Житомирской). Став хозяином земли, на которой находились остатки Десятинной церкви, Анненков завел знакомство с Евгением Болховитиновым и Кондратием Лохвицким. Под их руководством он участвовал в 1824 году в раскопках и вскрытии фундаментов старого Десятинного храма и возвел новую церковь.

Также Александр Семенович осуществлял раскопки на территории Михайловского Златоверхого монастыря и Трехсвятительской церкви. В 1838 году он нашел на территории обители, возле монастырской гостиницы, разрушенное основание довольно обширной каменной церкви, тем самым подтвердив гипотезу Максима Берлинского о том, что на месте Михайловского ранее действовал другой монастырь – Дмитриевский, основанный в 1051 году Изяславом I Ярославовичем (в крещении Дмитрием). Тогда же возле Трехсвятительской церкви Анненков обнаружил лаз, ведущий в глубокую пещеру, прорытую в лессе. Пещера имела своды, подобные лаврским, и несколько ветвей, изучить которые до конца не удалось – коридоры оказались засыпаны. Дальнейшая судьба этой пещеры неизвестна.

В 1835–1845 годах Александр Семенович входил в состав Временного комитета по исследованию древностей Киева. Благодаря содействию комитета в 1835 году при Университете Св. Владимира открылся Музей древностей – первый киевский музей. Его директором стал добрый знакомый Анненкова Кондратий Лохвицкий. Найденное в процессе раскопок Александр Семенович передавал в музей. Н. В. Закревский в своей работе «Описание Киева» (1868) подробно описал отосланные в Университет артефакты. Среди них: крест из коринфской меди с изображением святых (найден на территории Михайловского монастыря в 1838 году), большая серебряная серьга диаметром 57 мм (найдена возле Десятинной церкви в 1837 году), две большие золотые серьги массой 28,3 г и 26,93 г (найдены возле Десятинной церкви в 1847 году). Современники высоко ценили деятельность Анненкова. В 1841 году он был награжден орденом Св. Владимира, пользовался огромным уважением и почетом жителей Киева.

Увы, но через десятилетия выяснилась и другая, теневая сторона жизни А. С. Анненкова. Оказалось, что в музей попадала только незначительная часть находок. Наиболее ценное археолог-мародер утаивал и перепрятывал на собственном хуторе в Полтавской губернии, затем отдавал на переплавку, выручая за драгоценный металл приличные деньги. В результате огромное количество бесценных исторических памятников было утрачено. Судьба наказала вора. То ли жадность его сгубила, то ли кто-то из завистников состряпал лжедонос, но в 1950-х Анненков попал в тюрьму по обвинению в изготовлении фальшивых ассигнаций, где и умер.

* * *

Киев в то время «не мог похвастаться широтой умственных интересов». Типография в нем появляется в 1800 году с единственным станком для печатания при губернском правлении одних только указов на польском (!) и русском языках. Она была приобретена стараниями губернатора Коробьина в Махновке у Тадеуша Дерича. Когда буквы обветшали, то митрополит «не дозволил» отлить новые на киево-печерской словолитне. В Академии и Лавре свои типографии были, но там печатались лишь церковные труды. Шрифты (20 пудов) доставили из той же Махновки. Со светскими изданиями в Киеве был «особый напряг», издать журнал не получилось. Духовно-нравственное издание Киевской академии появляется лишь в 1837 году, а распространенные на то время по всей Европе календари не выходили. В Украине был популярен «Бердичевский календарь», издаваемый с 1780 года босыми кармелитами, где название православных праздников печаталось польскими буквами. Это издание, за неимением других, нравилось православному духовенству. Польские восстания сказались на подобных выпусках, поэтому календарь печатался в Киеве (1846, 1853–1855, 1859–1865), Житомире (1847–1852, 1856–1857). Издание прекратили по распоряжению генерал-губернатора, когда в календарь 1862 и 1863 годов за 12 октября было внесено чествование пяти братьев-мучеников, убитых русскими в Варшаве в начале Восстания. В городе были книжные лавки, но там преимущественно продавались церковные книги и иконы.

Нельзя, однако, говорить об отсутствии киевлян, интересующихся наукой и текущей литературой. Таким был врач Е. П. Рудыковский, библиотека которого состояла из многих книг богословской и медицинской тематики. Он был частым гостем в семье Н. Н. Раевского.

Молодой писатель Н. А. Мельгунов в Полтаве познакомился с И. Котляревским и взялся распространять его «Энеиду». В своих письмах он говорит о митрополите Евгении, Берлинском и Лохвицком. Приведу его письмо: «Из здешних знакомых особенного внимания заслуживает отставной генерал Бегичев, человек лет пятидесяти, страстный к познанию, мудрец в роде древних. Приобретает сведения с целями чисто практическими, страстно любит естественные науки, и недовольный французами, он сам собой обратился к немцам. Любопытно и поучительно видеть человека, который, на закате дней своих, отбросив прежние предрассудки, принялся с жаром юноши за сочинения Шеллинга, Шуберта, Онкена и пр., коих имена произносит с благоговением, их открытия старается применить практически, действуя в небольшом, безызвестном кругу и не думая из него выйти. Несмотря на свою тихую, уединенную жизнь, он известен своими добродетелями, ибо чуждается света, а не людей. Он в особенности изучает чудесные действия магнетизма, сам практически занимается им, и не один житель Киева и окрестных мест благословляет его искусство…». Усадьба Бегичева с прекрасным садом находилась на месте бывшего Института благородных девиц. В ней после пожара на Подоле помещалась кирха. Продолжим: «В Киеве читающих можно разделить на три разряда: на дилетантов, которые читают, как везде всякий попавший им сброд. Они спят под книгу крепче обыкновенного, и поэтому единственно и любят чтение. Второй – довольно многочисленный – класс полуученых, получивших в университетах и семинариях право судить и рядить без пощады литераторов и их творения. Этот класс самый вредный, но он выписывает и читает книги и журналы, поэтому нужен нам. Он довольствуется повестями и стишками, которые старается выучить наизусть. И поэтому здесь вовсе не в диковинку слышать „стишки“ Пушкина из уст девушки, даже в купеческом кругу. Наконец, третий класс очень малочисленный – истинных ученых, сохраняющих полный нейтралитет… Из этого следует, что наш журнал подвержен наравне с прочими равнодушию, бессмысленности и грубому нахальству. Между тем человечество идет своим чередом, а поколения следуют за поколениями, и дух времени побеждает!» Из этого письма мы ощущаем, что, несмотря на прошедшие века, ничего не меняется.

Мздоимство, или как принято сейчас говорить, «коррупция» процветала и в те времена. При отсутствии газет и прочих, рисующих нравы обитателей, источников, нам судить сложно. Но, тем не менее, кое-какие свидетельства дошли. В дневнике Серапиона читаем: «Возвратились из СПб киевские купцы: Киселевский, Лакерда и Барский. А ездили они за откупом винным и взяли на себя лично за 379000 р. Да за пиво и медь 23000 р. На 4 года. Сумма чрезвычайно великая!» Местная администрация и тогда не была на высоте. Тот же наблюдательный митрополит