когда родился Иисус, к нему пришли волхвы и верблюды, сказала я наконец, а никто из родных не пришел? Это как-то неправильно. Может быть, сказала мама, но в Библии написано… Я ее перебила: Только на этот раз. Я нужна Эльфи. У нее родится малыш. Я ее сестра, мне надо быть рядом.

Мама не стала со мной спорить. Я соорудила себе костюм сестры/тети из простыни в цветочек и пришла на репетицию спектакля. Эльфи было за меня неловко, но она уже давно привыкла, что я вечно ее позорю, так что она только тихо вздохнула и покорилась судьбе. Учительница, которая ставила рождественский спектакль, неоднократно звонила и жаловалась моей маме. Говорила, что меня невозможно оторвать от Эльфи, что я вклиниваюсь между ней и Иосифом и стою, как скала. Мальчик, игравший Иосифа, стал возмущаться. У Иисуса не было настырной тети, говорил он. В Библии такого нет. Мама отвечала учительнице, что она даже не знает, что тут можно сделать. Я все же сыграла сестру моей старшей сестры, и все старательно делали вид, что меня нет на сцене, но я-то знала, что я там была, и самое главное – это знала Эльфи, которая изображала фантастически целомудренную Марию, просто сидела безмятежно и свято, в то время как я суетилась вокруг, проверяя, дышит ли новорожденный, хорошо ли закреплена колыбелька, не колется ли солома, не слишком ли громко ругается Иосиф, – в общем, делала все, что должна делать хорошая тетя, когда у ее старшей сестры рождается малыш.

Мы принесли домой елку. Мы с Норой съездили на елочный базар у библиотеки на Блур-стрит и выбрали самую большую, самую красивую елку. Ее ветки были прижаты к стволу и закреплены пластиковыми стяжками, чтобы удобнее было нести, но продавец нам сказал, что, когда стяжки снимут, она распушится сама. Он помог нам привязать елку к багажнику на крыше машины. Сказал, что это не елка, а Эверест среди елок. Мы кое-как затащили ее в дом через заднюю дверь. Она заняла всю гостиную. Когда мы сняли стяжки, она стала просто огромной. Повсюду сыпались иголки. Елка была явно великовата для дома, но нам она очень понравилась. Мама сидела в любимом кресле, вязала мне черный свитер с воротом-лодочкой, а мы с Норой пытались закрепить елку, чтобы она встала прямо. Нора включила музыку на ноутбуке. Новый альбом Канье Уэста. Мама спросила, что это такое. «Моя прекрасная темная извращенная фантазия», сказала Нора. Иногда она подпевала Канье. Мама сказала: Голубушка, ты не чудовище. Да, бабуль, сказала Нора. Спасибо. Мама вязала мне свитер и кивала в такт композициям Канье.

Елка никак не хотела стоять на подставке. Нора надела кожаные перчатки, встала на подлокотник дивана и держала елку за верхушку. На шее у нее висели рождественские электрические гирлянды. Я лежала на полу и пыталась вкрутить металлические болты в нижнюю часть ствола. Мама давала нам указания: Чуть левее. Теперь правее. Опять чуть левее. Нет, лучше правее. Канье Уэст читал рэп о своих извращенных прекрасных фантазиях. Елка заваливалась набок. Потом вроде бы встала прямо.

Отпускай, сказала я Норе. Я тоже сейчас отпущу. Елка накренилась и начала падать влево. Нора успела ее удержать, не дав ей грохнуться на пианино. Мама рассмеялась. Ее подбородок и лоб были испачканы в муке. Утром она пекла пироги. Я чертыхнулась и снова легла на пол. Нора держала верхушку рукой в плотной перчатке. Мама сказала: Если дереву хочется стоять криво, пусть стоит криво.

Я уточнила: Ты предлагаешь прислонить ее к пианино, и пусть стоит?

Нет, сказала Нора. Не надо ее прислонять. Елка должна стоять прямо.

Провозившись еще полчаса, я предложила привязать елку веревкой к карнизу для штор. Веревку можно украсить гирляндой, и получится вполне празднично.

Да, сказала Нора. Рождественская веревка. Новая традиция семьи фон Ризенов.

Она и правду огромная, сказала мама.

Давайте попробуем еще раз, сказала я. И мы продолжили бороться с елкой, чтобы она встала прямо и стояла самостоятельно, без веревки. Отпускаем и потихоньку отходим, сказала я Норе. Медленно и осторожно. На этот раз елка – о чудо! – осталась стоять. Поистине счастливый день. Нам удалось сделать что-то нормальное. Потолок был очень высоким, но елка все равно касалась его верхушкой. Мы затаили дыхание. Мы смотрели на елку. Ладно, сказала я. Вроде стоит. Мама предложила выпить вина. Это надо отметить.

Я открыла бутылку, мы уселись за стол и выпили за наш успех. Даже Норе налили немного вина, и мы все по очереди провозглашали короткие тосты за Рождество и за нас. Мы расправили плечи. Мы гордились собой. Мы еще не стряхнули с себя еловые иголки, в комнате приятно пахло свежей хвоей. Мы с Норой сидели к елке спиной, мама – лицом. Мы потягивали вино. Потом мама вскрикнула. Мы с Норой обернулись, словно в замедленной съемке. В тишине голос Канье стал особенно громким. Мы наблюдали, как падает елка. Сначала медленно, скрытно, как человек, у которого случился сердечный приступ на публике, и ему от этого очень неловко. Потом она набрала скорость и рухнула на пол, сорвав со стены картину с двумя мальчиками, шлепающими по лужам, плюс к тому – опрокинула телевизор, смела книги с пианино, уронила фарфоровую статуэтку девочки-скромницы в красивом платье, чашку с недопитым кофе и цветок в горшке.

Однако, сказала мама. Что-то недолго она простояла, сказала Нора. Мы рассмеялись и выпили еще вина. Потом мы с Норой пошли поднимать нашего павшего хвойного товарища, и в конце концов нам удалось закрепить елку так, чтобы она стояла и не падала без веревки.

К нам приезжал Клаудио. Он стоял на крыльце, снег лежал у него на плечах и на шапке, в руках он держал подарки, аккуратно завернутые в праздничную упаковочную бумагу. Я заглянула ему за спину, словно ждала, что там будет Эльфи: стряхивает снег с сапог, ее огромные зеленые глаза сверкают. Клаудио достал из внутреннего кармана пальто бутылку итальянского вина. Мы уселись в маминой гостиной, рядом с пианино. Мама играет на нем гимны. На верхней крышке лежат ноты Эльфи из тех времен, когда она начинала учиться играть.

Клаудио положил подарки под елку и отдал маме большой бумажный пакет. Письма с соболезнованиями, сказал он. От коллег Эльфи и от поклонников. Вот это елка! Все елкам елка!

Лучше не подходите к ней близко, сказала Нора. Она накрывала на стол. Мы открыли вино, которое принес Клаудио. Выпили за Рождество, за день рождения младенца-спасителя (мы все еще ждем), за нашу семью, за Эльфриду.

Клаудио спросил, как у нас дела, и