поздоровалась. Она умудрилась развернуться в этом тесном пространстве лицом к женщине, посмотрела в глаза и ей тоже, улыбнулась и кивнула, а потом улыбнулась всем нам, стеснительным зрителям в первом зале, как бы желая сказать: Ладно, люди, довольно топтаться на месте. Идите за мной. Она прошла в следующий зал, и мы все – один за другим – прошли следом за ней.

В наш последний день в Нью-Йорке мама сводила нас всех в ресторан, где подавали огромные стейки. Ресторан в Бруклине, неподалеку от дома, где Уилл и Зои снимают квартиру. Мы досидели почти до закрытия и ушли домой уже затемно. По дороге мы пели песни. Пытались вспомнить все, что делала мама, чтобы успокоить плачущего малыша в детской песенке о пересмешниках. И все-таки вспомнили. Мы с мамой и Норой держались за руки, и Нора спела нам песню «Кого-то любят» группы Weepies. Уилл нес Зои на закорках и шатался, как пьяный. Зои смеялась, болтала ногами и потеряла одну босоножку, так что нам пришлось возвращаться по собственным следам в темноте, в чем, наверное, и заключается смысл жизни.

Иногда свистки поезда прорываются сквозь тишину дня. Это аккордовые диссонансы напоминают мне о тебе: как ты скорбно стучала по клавишам, если я не успевала вовремя перевернуть нотную страницу. На последнем такте, дубина! На самом последнем! Железнодорожная ветка проходит совсем рядом с домом. Иногда я слышу грохот колес по рельсам. Иногда чувствую, как трясется земля. Это успокаивает. Это словно приветствие или надлежащее прощание. Мама бы это одобрила. Ты же знаешь, как трепетно она относится к приветствиям и прощаниям.

Помнишь нашу соседку, миссис Штейнгарт (ты ее называла сеньорой Джованной)? Помнишь, как она стояла в нашей гостиной, вызывающе уперев руки в боки, и прожигала нас свирепым взглядом: маму – за то, что она недостаточно хорошая хозяйка, папу – за то, что он недостаточно мужчина, нас с тобой – за то, что мы недостаточно нормальные дети, и все мы, фон Ризены, не от мира сего, вечно сидим, уткнувшись носом в книги, и не слушаем ее наставлений. Мы – люди слова, мы – семья слова, но однажды нам все же придется открыть глаза. И что мы увидим? Запущенный дом, где царит беспорядок? Я хорошо помню ее прощальную реплику. Словами кота не накормишь! Я тогда даже на миг оторвалась от книжки, но не потому, что меня напугали ее угрозы. Просто меня удивила формулировка.

Помнишь, как мама любила заплывать на глубину за буйки и дрейфовать на волнах, пока ее кто-нибудь не замечал и не бросался спасать? Что значат слова, Эльфи? Все или ничего? Они не могут означать только что-то одно. Кстати, я наконец прочитала твоего любимого Дэвида Герберта Лоуренса. Помнишь, как ты удивилась, что я не читала «Любовника леди Чаттерлей»? Иногда ты бывала такой жуткой снобкой. Так вот, я его прочитала. Да, сексуальные сцены и вправду огонь. Я как-нибудь перекрою свое плотное расписание и найду время навестить этого парня в лесу, когда не буду сидеть с рукоделием или составлять цветочные букеты. У меня есть подозрение, что женские части писала Фрида, а потом просто держала рот на замке, когда вся слава досталась Д. Г. Л. и он жил в шикарных отелях во Франции с девицами-хиппи. В любом случае ты права насчет первого абзаца. Мне бы хотелось его спроецировать на фасад моего дома – большими буквами из света и тени. И чтобы они мерцали ночью в темноте и исчезали при ярком солнечном свете, потому что все исчезает при солнечном свете. Это было бы идеально.

Мы живем в трудные, трагические времена, однако не делаем из них трагедии. Случилась беда, все обрушилось, но мы выбираемся из-под руин и строим себе новый дом, лелеем новую крошечную надежду. Это тяжелый труд: торной дороги в будущее больше нет; но мы либо находим обходные пути, либо преодолеваем препятствия. Сколько бы небес ни упало на землю, нам надо жить.

Спасибо, что ты хранила все мои секреты. Помнишь мой полуночный поход через лес к летнему лагерю мальчиков? Теперь ты – официальный хранитель моих секретов.

Ты знала, что мне никогда не хватило бы мужества отвезти тебя в Цюрих, да? И ты знала, что никогда не приедешь ко мне в Торонто.

Я люблю тебя, Эльфи, но мне надо идти. Надо подстричь кусты, заполонившие наш задний двор. Он так зарос, что, чтобы выйти к калитке, нам приходится пробираться через джунгли ползком, держа винтовки над головой, а маме с ее ежедневным обходом Куин-Уэста это очень непросто.

Arrivederci, Bella Эльфи!

P. s. Я познакомилась с мужчиной. Мы часами гуляем по городу, по вечерам играем в настольный теннис, и первое, что он рассказал о себе: как случайно попал в перестрелку в Нью-Джерси. Просто шел мимо, а рядом затеяли стрельбу. Оказался в неподходящее время в неправильном месте. Словил шальную пулю, умер в машине скорой помощи, в больнице вроде бы ожил, умер еще раз, а потом ожил уже насовсем, но ему пришлось две недели пролежать голым в пакете со льдом, пока его сердце не заработало в полную силу. Каждую среду он провожает меня домой и на прощание дважды целует в щечку, потому что раньше он жил в Париже. Иногда, когда мы играем в теннис, он перепрыгивает через сетку и бежит меня поцеловать. У него постоянно звенит в ушах. И еще у него увеличена аорта. По утрам он первым делом записывает свои сны на ноутбуке, накрыв голову подушкой. Сейчас, как я понимаю, весна. Мама на кухне готовит соус для мяса и читает «Долгое прощание» Рэймонда Чандлера. Позвонила Джули, и я перевела разговор на громкую связь, чтобы мама тоже послушала. Я спросила у нее, как дела. Она сказала, что весь Виннипег, вся провинция Манитоба утопает в зелени. Ты помнишь, какой тут невероятный весенний свет? Помнишь, как тут тепло? Я сказала, что да. Я почти вижу всю эту зелень. Почти? – переспросила она. Нет, сказала я. Без «почти». Просто вижу как наяву. Как это возможно, чтобы столько зелени? – спросила она. Я на секунду задумалась Закрыла глаза и сказала: Да, удивительно. Столько зелени. Теперь я помню.

Мы с Эльфи уселись на свои места в самолете. Мы долго решали, что взять на обед: курицу или мясо. Мы забыли заранее предупредить, чтобы для Эльфи заказали вегетарианскую еду. Мы пили вино из миниатюрных бутылочек и читали друг другу свои гороскопы в старом номере «Пипл». Она была в полосатом плаще, кажется, от Марка Джейкобса, и