— Аленушка. — Она сделала книксен. — Вы кушайте, кушайте!

На русскую красавицу она не походила даже отдаленно, но мало ли на свете Аленушек?

Чай оказался слабым и несладким, зато хлеб в меру поджаристый. А я ужасно проголодалась. Девушка тем временем перетряхивала мою одежду, что-то тихо напевая. Удивительная жизнерадостность!

Надо попробовать ее разговорить.

— Тебе нравится тут работать? — спросила я, прожевав кусочек гренки.

— Так я тут родилась, — с улыбкой призналась она, поднимая мои туфли, — всю жизнь туточки. И братец мой тоже.

— Твои родители работают в замке? — сообразила я.

— Мама, — кивнула она. — А отец наш — цыган из проезжего табора.

— Э-э-э?! — Я подавилась и закашлялась. Девица смотрела на меня с любопытством, но на помощь не рвалась. — Тут тоже есть цыгане?!

— Да где их нет? — отмахнулась девица, перебрасывая через руку мое платье. Им же законы не писаны, ходят где хотят! Маменька моя год тому преставилась, так папенька с тех пор к нам и не заглядывал. Хоть старый барон, мир его праху, завсегда разрешал им на своей земле останавливаться.

— И… какой он… был? — ляпнула я. — Ну, старый барон?

— Хороший был, справедливый. Маменьку мою, когда затяжелела, не погнал.

— Ясно. — Яне нашлась, что еще сказать.

— А вот молодой барон — тот еще жеребец. — Девица впервые чуть помрачнела.

— Ансельм? — не поверила я.

— Да не, — хихикнула Аленушка. — Барон Жан! Его милость Ансельм, того, не по той части…

— Это как? — не поняла я.

— Ну, статуи, — она почему-то сделала ударение на предпоследний слог, — там всякие собирает. Картины еще.

— А, так он увлекается искусством! — сообразила я, устыдившись своих пошлых мыслей насчет «не по той части». И отметила про себя, что Ансельма она бароном не называет.

— Ну, может, оно и ис-кус-ство, — сложное слово Аленушка произнесла по слогам, — а по мне — мазня это, уж не обессудьте!

— Понятно, — кивнула я. Честно говоря, в таких вещах я совсем не разбиралась. Ну, ходила с классом в музеи, но особого впечатления они на меня не произвели. — А барон Жан искусством не увлекался?

— Не-а, — покачала головой Аленушка и сдвинула темные брови. — Он охоту любит. На всякую дичь. Ну, вы понимаете.

Она вдруг оглянулась на дверь, словно опасалась, что кто-то подслушивает.

— Не понимаю, — невольно понизив голос, призналась я. — Это охота, рыбалка и всякое такое?

— Ну, охота, да. — Аленушка прикусила губу. — Бывало, как вернулся домой после смерти старого барона, так целыми днями в лесу да в полях пропадал, охотился все. Но и до лакомой добычи горазд. Маришку, подружку мою, раз на сеновале завалить пытался. А самого-то невеста в гостевых покоях дожидалась!

— И что? — спросила я и невольно затаила дыхание. Неужели Жан изнасиловал местную девушку?! Вряд ли ее родственники спокойно к этому отнеслись! А неплохой мотив…

— Да ничего, — пожала плечиками Аленушка. — В углу грабли стояли, Маришка их схватила и того… Ну не дурак же барон, чтоб на грабли переть!

Я представила эту картину в красках. Да-а, ну тут и дела творятся! Но как-то совсем не похож по ее описанию барон Жан на благородного рыцаря и друга Поля!

— Правда, господин барон повинился потом, колечко Маришке подарил, — продолжила Аленушка, ловко орудуя щеткой. Пользоваться ее услугами было неловко. Можно подумать, я сама не смогу! Но отказываться было бы странно. Это же ее работа! — Он тогда перепил маленько, вот и блажил… — И закончила непоследовательно: — А так-то молодой барон хороший. Шебутной только.

— Ты говоришь так, как будто он живой, — не выдержала я.

— Так он живой и есть, — пожала плечами Аленушка и приложила ко мне специальный наряд для верховой езды — с широченными штанинами вместо юбки. Вообще-то я использовала его для выездов «на место» с госпожой Громовой, но вот и появился случай применить его по прямому назначению.

— Да?

Аленушка склонила голову к плечу и, критически разглядывая меня, сказала вдруг:

— Вам, госпожа, лучше такое не носить. Вам темно-синий пойдет, голубой или, на худой конец, винный. А зеленый вам не к лицу!

Я только отмахнулась.

— Откуда ты знаешь? — жадно спросила я. — Ну, что барон Жан не умер? Ты его видела? Что-то слышала? Не бойся, я никому не скажу.

— Да я и не боюсь, — даже удивилась она. — Секрета тут никакого нет. Невеста его, госпожа Ариопа, уж очень убивалась, как он пропал. Все искала… А как-то раз спросила, как найти Раффи, ведьму нашу. Так вот, та сказала, что живой барон Жан и здоровый даже.

— А почему тогда не возвращается в замок?!

— Откуда ж мне знать? — пожала плечами Аленушка. — Госпожа Ариопа про то не сказывала. Видно, ведьма след сыскать не сумела.

— А где сама госпожа Ариопа? — настаивала я.

Может, она расскажет что-то интересное?! Странная какая-то история..

— Да откуда ж мне знать? — повторила Аленушка, помогая мне натянуть одежду. — Она нездешняя, господин барон ее с собой привез. А как он пропал, так и ее быстро куда-то спровадили, видно, чтоб про барона Жана не болтала. Ну, что живой он.

— Спасибо, Аленушка! — сказала я, и она светло улыбнулась мне в ответ.

— Давайте, я вам дорогу до конюшни покажу. И брата навещу заодно, он у меня конюх!

В ее звонком голосе слышалась гордость.

— Спасибо, — снова проговорила я.

Представляю, как удивится Поль, когда я все это ему расскажу!

Аленушка знала закоулки замка как свои пять пальцев. Она шла бодро, чуть подпрыгивающей походкой, и напевала что-то тихонько, а я шагала следом, во все глаза разглядывая ту часть замка, которую гостям видеть не полагалось. Тут царило запустение: паутина, толстенный слой пыли везде, сквозняки, от которых даже поздней весной было зябко. И пустота — удивительная пустота. Коридоры и сквозные комнаты были похожи на пустые коробки. Я чуть приотстала, хоть и старалась не выпускать Аленушку из поля зрения — сама я могу блуждать тут неделями. И, присмотревшись, убедилась в правоте своей догадки: местами слой пыли был намного меньше, как будто тут раньше что-то стояло или лежало…

— Вы идете, госпожа? — Аленушка обернулась, и в ее голосе слышались нетерпеливые нотки.

— Ага. — Я кивнула и побрела следом.

Это не замок, а шкатулка с секретами!

Мысли о тайнах вылетели у меня из головы, когда за неприметной дверцей обнаружился выход. Пахло там своеобразно: чем-то резким, сладковатым, а еще свежей травой и навозом. Возле двух лошадей: крупной, темно-коричневой, и совсем небольшой, светло-серой, о чем-то негромко переговаривались Поль и молодой слуга.