– Догадываюсь, о чем ты хочешь сказать, Алексей Петрович, – тоже посерьезнел Турецкий.

– Могу сказать лишь одно: вы правы, говоря, что человек, снимающий на пленку, не может попасть в кадр.

– Я понял. – Турецкий помолчал, раздумывая, какой вопрос задать Кроту, чтобы не попасть впросак, но так ничего и не придумал и откровенно признался: – Вечером ко мне должна прийти Софья Андреевна.

– Я уже говорил вам, что мне неизвестно, на кого она работает. А точно известно лишь то, что я с ней никаких дел не имел, – улыбнулся Крот.

– Вопрос исчерпан, – сказал Турецкий. – Но я думаю, это не все, о чем ты хотел поговорить.

– Если у нас нет достаточных оснований для ареста самого губернатора, то мы можем сделать это с лицом неменьшего масштаба. Но вам придется поработать, Александр Борисович.

– Я, как пионер, всегда готов!

– Вы как-то упоминали, что намечается выступление Федора Степановича на телевидении?

– Оно будет.

– Когда?

– Вечером, в день открытия съезда.

– Отлично! Надеюсь, выступление будет откровенное?

– Супрун расскажет все, как было.

– Вот и первая задача. Обеспечить явку делегатов на просмотр.

– Может случиться и так, что моментально перегорят пробки во всем Кисловодске, – улыбнулся Турецкий.

– Думаю, этого не произойдет.

– Меня-то больше интересует личность губернаторского масштаба, – перевел разговор Турецкий.

– А вы подумайте, Александр Борисович…

– Личностей много и гораздо крупнее губернатора, – вздохнул Александр.

– Но не все они имеют отношение к убийствам.

– Гоша Гагаринский, Доктор, – сказал Турецкий.

– Нет слов, господин Турецкий! – развел руками Крот. – Вот что значит говорить с понятливым человеком!

– За что его брать, Алексей Петрович? Какое преступление он совершил?

– Лучше скажите – как, а вот – за что… Время покажет. Так что вы обязательно должны присутствовать на открытии съезда. Понимаю, что у вас жесткий график работы, но, как говорят, надо, Федя, надо!

– Приду, конечно, – неохотно согласился Турецкий.

– Прилетите, – поправил Крот. – Я имел смелость, Александр Борисович, сказать губернатору, что вы с большим удовольствием проведете с ним какие-то тридцать – сорок минут в его вертолете.

– Так, – проговорил Александр. – И снова без меня меня женили… И о чем ты беседовал с губернатором?

– О сотрудничестве края с фирмой «Север», которую я по официальной легенде представляю.

– Вероятно, интересный был разговор, – съязвил Турецкий.

– Да, встреча была полезной, не только для фирмы, но и для меня лично. Так вы не против, Александр Борисович?

– Он же не один полетит!

– Я же сказал, с вами.

– А куда же денутся краевой прокурор, Макеев, помы, замы?

– Они не делегаты съезда. В вертолете будут вы, он и охрана, ваша и губернаторская.

– Ладно, – согласился Турецкий. – Все равно когда-то побеседовать с ним надо.

– Мне пора, – поднялся Крот.

– И куда теперь?

– На вокзал.

– Могу предоставить машину до самого Кисловодска.

– Люблю поезд. Особенно ночной. До встречи, Александр Борисович.

– До встречи…

Софья Андреевна не обманула, пришла. Турецкий, как мужчина опытный, долго тянуть не стал, чуть выпили, чуть закусили и… за дело. Впрочем, желание было обоюдным, Соня в любовных утехах оказалась не менее опытной, чем Турецкий.

Потом, отдыхая, они лежали рядом, бездумно глядя в высокий потолок.

– Хороша я? – спросила женщина.

– Прекрасна!

– Не был бы ты женатым, «важняк», вышла бы за тебя замуж! Дай закурить.

Турецкий подал женщине сигарету, щелкнул зажигалкой, закурил сам.

– Очень жаль, – искренне вздохнула Соня. – Любишь жену?

– Люблю.

– Как не любить!

– Все-то ты знаешь, Софья Андреевна!

Женщина долго молчала и неожиданно сказала:

– Я скоро умру, Турецкий.

И так она произнесла эти слова, что Турецкий поверил, однако решил пошутить.

– Цыганка нагадала?

– Я сама цыганка, – усмехнулась Соня. – Ты знаешь барона по кличке Алеко?

– Он проходил по одному делу, которое вела следственная часть Генпрокуратуры.

– Проходил, но не прошел.

И Соня снова надолго умолкла.

– Почему ты вспомнила про барона Алеко?

– Он мой отец.

Турецкий чуть не сказал, что отец Сони вроде пел когда-то в театре «Ромэн», но вовремя спохватился.

– Выходит, ты очень богатая женщина, если имеешь такого отца?

– Отец богат. А я на свою жизнь зарабатываю сама.

– И он не предлагал?

– Не раз. Но не брала и не возьму от него ни копейки.

– Почему?

– Он убил мою мать.

Теперь– то он вспомнил и барона, и его дело, за которое тот и получил кличку Алеко. И еще припомнил, что заявление в Московскую городскую прокуратуру об убийстве своей матери написала девочка лет десяти. Убийство так и не было раскрыто. Расследование вел другой следователь, но Турецкому стало стыдно за то, что они не смогли раскрыть это дело. Припомнилось, как коллега дал ему прочесть то детское послание и как оно взволновало его.

– Лет пятнадцать назад я прочел письмо девочки… Это была ты?

– Да.

– И чем ты живешь?

– На тебе, к примеру, я могла бы заработать двадцать тысяч баксов. Не вышло. Но я об этом не жалею.

– Почему ты решила, что не вышло?

– Ты слишком смело вел себя, – призналась Соня. – Да и остолопам губернаторским можно было догадаться, что «Пантера» – это «Пантера».

– Ты полагаешь, что всю подсматривающую и подслушивающую аппаратуру ставили остолопы губернатора?

– Значит, твои друзья из ФСБ!

– На кого ты работаешь, Соня?

– На тех, кто больше платит.

– В том числе и на ФСБ?

– На МВД.

– Насколько я знаю, там платят мизер.

– Я вообще ничего не взяла.

– По идейным соображениям?

– Я не идейная. Мне плевать на коммунистов, демократов, капиталистов и на всех их вождей, вместе взятых!