Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Значит, прежде чем заняться непосредственно расследованием дел, вы тоже изучаете биографии лиц, вас интересующих?
– А как же! Я обязан знать все о подследственных.
– И я вхожу в их число?
– Разумеется. Вы же мне интересны.
– И что особенного вы нашли в моей биографии? – полюбопытствовал губернатор.
– Я бы мог рассказать, но, во-первых, это займет много времени, и, во-вторых, вы лучше меня знаете свою жизнь.
– Очень интересно, – повторил Колесниченко. – Начинаем снижаться.
– За разговорами и время пролетело незаметно.
– Вы где остановитесь?
– Хотите что-то предложить?
– Если пожелаете.
– Домик бы. С садом, курами, индюками, большим котом и маленькой собачкой. Надоела гостиница.
– Устроим. Дом тестя подойдет?
– Если имеется все, что я перечислил…
– Имеется. Кроме маленькой собачки, зато есть большая.
– На цепи.
– Как и положено у хороших хозяев.
– Годится. Но я не один, – кивнул в сторону охранников Турецкий.
– Всем места хватит.
Губернатора встретило все городское начальство во главе с мэром. Загомонили, заулыбались и повели к машинам, стоявшим на летном поле.
– Александр Борисович! – крикнул Колесниченко. – Не передумали?!
– Как считаешь, Игорь? – обратился Александр к Падерину.
– Я не против. Гостиница мне тоже обрыдла.
– Едем!
– Тогда за мной! – скомандовал Колесниченко.
К Турецкому подошел молодой человек.
– Здравствуйте, Александр Борисович, – сказал он, знакомо кивнул Падерину. – Машины возле вокзала. Номера заказаны. Жду дальнейших указаний.
– Поедем за кортежем губернатора, – сказал Турецкий.
…Тесть понравился Александру с первых же произнесенных им слов. Он стоял у калитки довольно большого кирпичного дома, курил трубку, но не какую-то там амстердамскую, а самодельный казацкий чубук, и неодобрительно смотрел на кортеж машин. Был он высок ростом, усат и голубоглаз.
– Совсем ты, Микола, ума решился, – проговорил он, указав на машины. – На что такая карусель?
– Постояльцев тебе привез. Примешь?
Старик внимательно посмотрел на Турецкого, на охранников, скромно стоявших поодаль, и улыбнулся, обнажив на удивление белые и крепкие зубы.
– Пущай заходят.
И, махнув на прощание рукой зятю, открыл калитку.
– А эти пущай едут дальше. Да и ты тоже, Микола, езжай. Нечего народ пугать.
– С батей моим не соскучишься, – обратился Колесниченко к Александру. – Такое обо мне услышите… Куда там Бендеру!
– Давайте знакомиться, – закрыв калитку, сказал хозяин. – Назар Данилыч.
Гости поочередно представились, и каждому, пожимая руку, хозяин повторял свое имя-отчество.
– А теперь называйте меня по-уличному, Данилычем, – улыбнулся хозяин. – Кто из вас главный резака?
– А в чем дело-то? – спросил Падерин.
– Баранчика надо зарезать…
– Не-ет, Данилыч, уволь! – не дослушал подполковник. – У нас другой профиль.
Остальные тоже отказались.
– И-эх, вояки! – снисходительно обронил старик. – Делать нечего, придется самому… И петуха вам не доверю. Таисья-а! Жена моя, Таисья Серафимовна, – пояснил он гостям. – Таисья-а!
– Иду-у! Иду-у!
Из виноградника вышла женщина, немолодая, но румяная и без единой морщинки на лице.
– Гости у нас, Таисья.
– Гостям мы завсегда рады. Милости просим.
– Руби петуха, а заодно и индюшку!
– Рядом-то с тобой стоят не мужики, что ль?
– Интелегенты!
Глядя на стариков, слушая их беззлобную перебранку, Турецкому вдруг стало легко-легко, и он даже почувствовал благодарность к губернатору Колесниченко.
– Ну, ребята, по стакану вина! С прибытием! Волоки, Таисья!
Открытие съезда было назначено на десять утра в бывшей резиденции генсеков. Зал, где должны были заседать делегаты съезда, был небольшой. Однако он вместил всех приглашенных и даже представителей средств массовой информации. Их было неизмеримо меньше, чем, скажем, на съездах, проводившихся в Москве, но основные органы печати, радио и телевидение были все же представлены. Делегаты и гости съезда – люди солидные. Достаточно сказать, что правительственную делегацию возглавлял первый вице-премьер, президентскую – глава администрации Президента, прибыли все без исключения крупные банкиры, несколько военных в генеральских чинах, директора заводов и промышленных ассоциаций.
Открытие началось с исполнения Российского гимна, было зачитано приветствие Президента, встреченное бурными аплодисментами. Первым слово взял Юрий Андреевич Потапов.
Турецкий смотрел на президиум съезда – людей, которые во многом решают судьбу страны, и совершенно не мог объяснить себе, почему эти люди сидят в президиуме, а не пребывают на тюремных нарах. Взять Потапова. Делец, умный и хладнокровный, вор, взяточник, убийца, а что-то еще вещает, учит жить. Губернатор Ставрополья Колесниченко, генеральный директор КАКТа Миша Муссолини, вице-премьер, человек с бледным, холодным лицом и непроницаемым взглядом, на которого Генпрокуратурой давно возбуждено дело за миллионы долларов ущерба. Дело, правда, приостановлено, но ведь придет и час расплаты, министры, финансисты, за которыми Турецкий тоже знал неблаговидные делишки… Да что же это такое?
Речь господина Потапова была краткой, но внушительной, а по масштабам поставленных перед партией задач просто грандиозной. В противовес другим партиям РПДП не претендовала на власть, хотя всем известно: кто платит, тот и заказывает музыку. А платить партия собиралась много. Уже в этом году предназначались выплаты всех задолженностей по заработной плате, пятикратное увеличение пенсий, полное ассигнование средств на реформу армии, ресширение фермерских хозяйств, для чего будут закуплены сельскохозяйственные машины малых габаритов, и так далее, и так далее.
Большого ума не надо, чтобы догадаться: если партия не претендует на власть, значит, нынешние властные структуры ее устраивают. Стало быть, со временем произойдет объединение государственных предприятий с корпорациями и коммерческими фирмами и последние в конце концов подомнут под себя первые, а руководители типа Миши Муссолини будут полновластными хозяевами экономики страны.
Из выступлений первого вице-премьера, министров и финансистов Турецкий понял, что на самом верху, видимо, вопрос о создании партии был одобрен, и он пришел к малоутешительному выводу: правительство, не имея выхода из тупика, в которое оно само себя и загнало, пошло на поклон к коммерческому и частному капиталу, который был создан и создается криминальным путем.