Почему-то только в эту минуту я осознал, что снова придется убивать. Идти в бой для меня было настолько привычным занятием, что я не был склонен сильно философствовать по этому поводу. А тут проняло. Я не сразу врубился почему, но через секунду понял – резать-то придется своих. Ну, в какой-то мере своих. Мусульман, понятное дело, но они, выходит, тоже бывают разными. Об этом я никогда не думал. Ходил в бой, штурмовал города, сметал укрепленные пункты. Видел не людей, а цели. Это приходит к каждому профессионалу с течением времени. Всюду я был с одной стороны баррикады, мусульмане – с другой. Для меня слова «враг» и «мусульманин» давно стали синонимами. Точно так же, как для моих далеких предков синонимами были слова «враг» и «немец». А тут вот вышло, что такое отождествление не вполне правомочно. По какой-то причине балкарцы решили устроить противостояние Халифату. И автоматически превратились в союзников. А этой ночью мне придется их убивать. Стало тошно. Как-то очень непривычно тошно, но зато сразу до спазмов в желудке.

– Укачало? – с усмешкой спросил Расул.

Я снова кивнул.

«А может, перебить их всех во главе с Расулом?» – подумал я.

Но мысль была совсем уж непродуктивной. Тогда лампу запросто получить не получится. Тогда за ней придется переться черт-те куда, перебить черт-те сколько народу и потерять черт-те сколько соратников. Пришлось внутренне принять страшненькое решение – пожертвовать балкарцами. Ни в чем не повинными, с моей точки зрения, и даже героическими. От этого неизбежного приговора мне стало еще более дурно.

– Пора! – сказал Расул и распахнул бортовой люк.

Не видно за бортом было ни черта – только звезды наверху и туманный силуэт покрытой снегом горы внизу.

– Вперед! – прозвучала команда.

Я выпрыгнул первым, нажав гашетку, запускающую генератор крыла. Хотелось хоть ненадолго оторваться от Расула и его ублюдков. А пара-кайт для меня – штука привычная, не требующая полного сосредоточения для управления. Я парил стремительно, как хищная ночная птица, повесив плазмоган на ремне так, чтобы в любой момент можно было перейти на управление одной рукой, а другой сжать рукоять оружия. Нас этому учили так плотно, что наука давно перешла в рефлексы и не требовала участия головного мозга.

Две гашетки управления крылом – под правую руку и под левую. Обе дают возможность поворачивать в любую сторону, а также менять угол атаки крыла и в некоторых пределах изменять его площадь. При должной сноровке можно управлять и одной рукой, но двумя намного удобнее. Я, например, привык левой изменять направление движения, а правой регулировать высоту и скорость. При необходимости, например при жестком противодействии с земли, приходилось отвечать интенсивным огнем в полете, переложив все тонкости управления на левую руку. Правда, в данном случае особых тонкостей уже не получить.

Заложив крутой вираж, я подкорректировал курс и начал полого снижаться в направлении Минги-Тау. Даже ночью, в условиях не очень хорошей видимости, гора поражала воображение масштабом. Суровая двугорбая заснеженная громада источала безграничную по человеческим меркам мощь. И эта неимоверная силища передавалась на расстояние, растекалась по жилам, будоража мысли и заставляя сердце бешено колотиться в груди. Одно слово – стихия. Ни дать ни взять.

Я постепенно снижался, а гора, наоборот, нависала надо мной. Я провернул низ гашетки, чтобы вывести перед лицом голограмму приборной панели. Мерцающие голубым светом линии и цифры были тонкими, с земли не увидишь, зато можно сориентироваться и по курсу, и по скорости, и по высоте. Оказывается, я спустился уже на полных пятьсот метров – вот почему так придавило барабанные перепонки. Отметка четыре пятьсот, значит, цель, если верить Жесткому, ниже. Пока все нормально, по плану. Я описал еще два крутых виража, чтобы погасить начальную скорость прыжка. Это лучше сделать сразу, а не когда земля уже близко, и несется на тебя со скоростью баллистического лайнера. Как выкручиваются остальные, меня не очень волновало. Живым мне нужен был только Расул. Его поганую шкуру я сам спасу, если потребуется. Но почему-то у меня не было ни малейших сомнений в его умении управлять пара-кайтом.

Вскоре посадочная поверхность стала проглядывать более четко. Я включил очки и дал трехкратное приближение. Поверхность была не простой – обширное снежное поле с торчащими из него черными пальцами застывшей лавы. Когда-то Минги-Тау была вулканом, а двугорбая вершина, судя по всему, представляла собой разрушенный кратер. Чуть дальше проглядывала обнажившаяся из-под снега платформа ледника толщиной метра три, не меньше. С уступа, на котором она обрывалась, свисал ледопад, похожий то ли на зубы чудовища, то ли на органные трубы. Сразу за ним, на очень удобной позиции я заметил первую цель – два четырехствольных орудия, не очень мощных, но скорострельных. Стволы были направлены вниз и господствовали над окружающим пространством. Рядом с батареей приткнулось серебристое обтекаемое здание, скорее всего, герметичное, судя по виду. Это для гарнизона, понятное дело. На крыше был заметен легкий турельный противодесантный плазмоган с черным раструбом сонара между стволами. Это серьезно.

– Батарея на два часа, – передал я в эфир. – В обороне противодесантная пушка с сонаром.

– Принял, – ответил Расул. – Уходим правее, прикроемся обрывом.

– Как на него взбираться потом? – пробурчал я.

– Разберемся.

Я заложил вправо и спикировал вниз. Решение было спорным, но высадка – не время для дискуссий. В любом случае, ближе чем на километр к системе ультразвукового обнаружения приближаться рискованно. Вскоре гребень обрыва скрыл от меня батарею, а снег оказался совсем близко, метрах в пятнадцати подо мной. Я отключил приближение на очках и принял меры к погашению скорости. Но приземление все равно вышло жестким – пробив ногами наст, я зарылся в глубокий снег почти по грудь, мгновенно погасив скорость. Удар был таким сильным, что затрещали ребра, а в глазах на мгновение помутилось. Но вроде пронесло. Боль постепенно отступала и не возникала при вдохе, значит, обошлось без переломов.

Погасив крыло пара-кайта, я вытащил из снега плазмоган и уложил его на снег поперек себя. Это дало точку опоры, я отжался от нее и не без труда выбрался на наст. Отдышался. Через очки было видно, как приближаются остальные.

Расул не жалел людей. Все же я переоценил их опыт управления пара-кайтом – на приземлении мы потеряли четверых. Двое насмерть разбились о лавовые выступы, а двое сильно переломались в снегу. Расул их сам пристрелил. Я знал о таком обычае арабов, доводилось видеть добитых своими раненых, но все же стало не по себе. Не знаю уж от чего больше, от жуткого варварства или от того, как пострадавшие кричали, моля не убивать их. Всю округу наверняка подняли на ноги, в горах каждый звук раздается далеко, если не воет ветер. Но сейчас был почти полный штиль. Хорошенькое начало разведки.

Оставшиеся, сбившись в кучу, ждали дальнейших указаний предводителя. Похоже, высадка их немного деморализовала. Все же не та у них выучка, ох, не та! Потому и идут в бой только при весомом численном превосходстве.