— C'est stupide… Monsieur![27]

— Пол, ты здесь? Подожди, не умирай…

Пробужденный к действительности голосами, я слез с раковины. По фанерной двери молотил кулак. Я щелкнул задвижкой, и внутрь ввалился официант бара. Он обвел взглядом кабинку, ища на полу какие-либо принадлежности наркомана.

За ним стояла Франсес Баринг, ее белые брови тревожно взметнулись вверх. Она прижала ладони к моим щекам, заглянула в мои все еще сонные глаза.

— Пол, ты что, прячешься здесь? Тебя кто-то преследует?

— Нет. А что такое? Извини, я уснул.

— Я подумала, может… — Она сунула в руку официанта пятидесятифранковую банкноту. — Мсье со мной. Всего доброго…

Франсес взяла меня под руку и вывела из кабинки. Запах ее тела, прикосновение ее рук быстро вернули меня к жизни. На ней были солнцезащитные очки и белый брючный костюм, словно она только что вышла из вертолета с мафиозными генералами. Она потянулась, чтобы поцеловать меня, но прежде, чем наши губы соприкоснулись, шмыгнула носом.

— Франсес, успокойся… — Я заметил футляр со шприцем, засунутый за кран умывальника, и сунул его в карман. — Я от этой коленки чуть не на стену лез — вот воспользовался болеутоляющим Джейн, и меня повело… о тебе думал.

— Ненавижу эту дрянь. В один прекрасный день мы встретимся в местном морге. Бармен сказал, что видел тебя — англичанин, très méchant[28]. Мне не удалось развеять его подозрения. — Она закрыла дверь кабинки. — Пойдем-ка отсюда.

— Я в порядке, с коленкой никаких проблем. — Сон меня освежил, и я был близок к эйфории. Мы вошли в переполненный ресторан, и я показал на Круазетт. — Бог ты мой, там темно.

— Нормальное явление. Называется «вечер».

Франсес подтолкнула меня к табуретам у стойки.

Я был рад ее видеть и с удовольствием смотрел, как она роется в своей сумочке в поисках сигарет и зажигалки. Мне нравились ее шутки-каламбуры, ее внезапные сомнения в себе, когда она обвивала меня руками и ни за что не хотела отпускать из своей постели. Она все еще пыталась настроить меня против «Эдем-Олимпии», но одобряла мое участие в «ратиссажах», иногда сообщая о том, какой особняк может быть намечен к разграблению. За это она попросила меня представить ее кое-каким пилотам из аэропорта Канны-Манделье — обаятельной компании французских, американских и южноафриканских летчиков, которые таскали на своих «цесснах» рекламные вымпелы над Лазурным берегом и ходили пропустить по рюмке в тайский ресторан в Ле-Напуле. Она подрядила одного из французов сфотографировать с высоты долину Вар около технопарка «София-Антиполис», вроде бы для составления обзора имеющейся там недвижимости, а позже я видел его летную куртку в ее квартире. Но анестетическое средство Джейн заглушило и эту боль…

Я поцеловал жемчужную помаду ее губ, но ее отвлекал шум на Круазетт. Она придавила сигарету, превратив ее во влажную кашицу, и отодвинула от себя мартини.

— Жуткий шум, — пожаловалась она. — Давай найдем что-нибудь поспокойнее.

— Кинофестиваль — народ развлекается на всю катушку.

— Ужасно, правда? Тут запросто могут сшибить с ног самые старые в мире хулиганы.

— Франсес… — Я прижал ее руку к стойке бара. — Что с тобой? Ты дрожишь, как заяц.

Она заглянула в зеркальце своей пудреницы, изучая взглядом ресторан у себя за спиной.

— Мне кажется, за мной следят.

— Меня это не удивляет. Ты похожа на кинозвезду.

— Я серьезно. Поэтому-то меня и было не застать. Когда я выхожу из офиса, за мной кто-то наблюдает. Я уверена — это один из охранников Цандера.

— И что он делает?

— Ничего. Сидит в припаркованной машине около того места, где убили Дэвида.

— Может, он устроил там демонстрацию протеста?

— Пол, я серьезно.

— Он работает, Франсес. Ты — важная шишка в отделе управления имуществом. Ты им помогаешь организовывать… развлекательную сторону дела.

— Хорошенький эвфемизм. Запиши его. — Она нахмурилась, глядя на оливку в мартини, словно это был «жучок». — По крайней мере, мне это занятие не по душе. А ты готов принять все.

— Это неправда. Я жду, когда Пенроуз перейдет все допустимые границы. Когда этот гнойник лопнет, полиции, хочешь не хочешь, придется действовать. Я ненавижу эти расизм и насилие, но «ратиссаж» — это взрослая версия игры «позвони в дверь и беги».

— Очень мягко сказано для человека, который сам увяз в этом по уши. Я рада, что в мою дверь никто не звонит. — Она усмехнулась, пытаясь вернуть себе уверенность, а потом уставилась на меня, как захудалый боксерский менеджер, наставляющий одного из своих бойцов. — Ты под влиянием Уайльдера Пенроуза, я же вижу. Ты задумывался, куда это может привести? Куда он тебя тащит?

— Франсес, меня это никуда не может привести. Прекрати работать на них. Подай заявление на перевод. Кстати, наверно, это ты выбирала арабскую яхту, что они подожгли.

— Мерзость. Плавучий бордель. Я там побывала — она вся залита спермой. — Франсес ожила, в ее глазах чуть ли не засверкали искорки того пожара. — Нужно бы было и тебе поучаствовать, Пол. Тебе бы понравилось отлупить какого-нибудь богатого араба.

— Сомневаюсь. — Чтобы она успокоилась, я отобрал у нее сигареты, потом, понизив голос, сказал: — Ты с нашей самой первой встречи пыталась меня использовать. Почему?

— Кто знает? Месть, злость, зависть — изобрети какой-нибудь новый смертный грех. Нам он остро необходим. — Она придвинулась ко мне поплотнее и вытащила сигарету из пачки в моей руке. Словно невзначай сказала: — На сегодняшний вечер запланирована еще одна акция. Крупная.

— Звонки в дверь?

— Кое-что посерьезнее. Они взяли напрокат машины и карету скорой помощи. Из-за фестиваля пришлось обращаться за этим в Марсель и Дижон.

— Путь неблизкий. Откуда ты знаешь?

— Я заказывала обратные билеты на самолет для водителей. Если там есть скорая помощь, значит, будут раненые. Я думаю, они собираются кого-то убить.

— Вряд ли. Кого?

— Трудно сказать. — Она принялась разглядывать себя в зеркале за стойкой бара. — Может, меня. Или тебя. Вообще-то уж скорее тебя.

— Взяли напрокат машину и скорую? Заказали обратные билеты в Дижон?

— А почему нет? Им, наверно, надоело, что ты всюду суешь нос. Ничего такого о Дэвиде, что не было бы известно и им, ты не узнал. Ты принадлежишь «Эдем-Олимпии» не больше, чем эти уличные торговцы-африканцы, которым там всегда достается. Твоя жена практически живет с одной из главных местных шишек.

— Это неправда.