Немногим легче была жизнь тех невольников, которых турецкий ага, командующий в Белогроде, использовал для собственной службы, но таких счастливчиков было только несколько, и хотя их часто секли за самую лёгкую выдуманную вину, они не жаловались, потому что по крайней мере вдыхали воздух свободы и, хоть были в цепях, двигались, видели человеческие лица, небо над головой, свет Божий. Используемые внутри замка, они носили воду из источника у Лимана, расположенного в южной стороне, работали в каменоломнях недалеко от города для новых зданий, топили бани, находящиеся у входа в замок, и т. п.

Надбужанин, вылечившись от своих ран и немощи, как один из самых младших и самых сильных, был выбран вместо умершего водовоза и закован в кандалы, ещё ржавые от его крови. Эта такая тяжёлая участь показалась ему счастьем. Он вновь увидел свет, мог ходить, мог быть один, хоть минуту.

Только на ночь запирали несколько человек с ним вместе в подземелье, которое тянулось под замковым валом и выходило зарешечённым окном с двух сторон на Лиман, на противоположном берегу которого, отдалённом на полторы мили, белела маленькая башенка Хаджи-Дере.

Движение во дворах замка, вид войск, двора, немного более качественная еда и надежда на побег оживили пленника. Целые бессонные ночи он и его товарищи только совещались, как сбежать и куда. Вокруг татарская земля, примыкающая с моря клином; с одной стороны Лиман и Днестр, а за ними степь, со времён Сигизмунда I ещё называемая польской, но уже при его сыне постепенно занятая татарами для кочевья. В эту сторону побег был наиболее легким, и всё-таки он был переплетён с многочисленными трудностями и опасностями. Так как, предположив, что если узники преодолели бы полторы мили Лимана, с другой стороны нужно было ещё пробираться по голой пустыне, засеянной татарами, к Узу, то есть Днепру, к казакам и польским станицам, расположенным у границ. Эта степь на самом деле была изрезана глубокими ярами (балками), но в ярах кочевали татары Джедисаны, а на морском берегу стояли турецкие деревни и крепости.

Несмотря на такое количество трудностей, пленники мечтали только о свободе, которая, хотя побег осуществить было трудно, не была беспримерной. Но, во-первых, как преодолеть Лиман? На лодке. Откуда её достать? В любой день лодка могла быть замечена от Белогрода до Хаджи-Дере, а ночью легко заблудиться, заплыть на песочные мели, либо ветер может отогнать к Бугазам (ущельям), к Днестру, к морю.

Целая весна, лето, осень проходили на тяжёлой работе и ночных разговорах о свободе. Когда светила луна, запертые на ночь в подземелье узники все тиснулись к решётчатому окну смотреть на Лиман, на другой берег, который назывался польским, хотя по сути им уже не был.

Пришла зима, тяжёлая зима, море на несколько стай от берега замёрзло, застыл и днестровый Лиман. Таким образом побег был наполовину устроен. Возможность побега распалила невольников; одни из найденных гвоздей и кусочков железа пытались сделать инструмент, чтобы разбить кандалы, другие украдкой собирали еду и прятали в темнице, где их закрывали на ночь, другие готовили лохмотья одежды и бараньих шкур, дабы укрыться от холода. Решётка выходящего на Лиман окна была толстой, частой, но, как чаще всего в турецких домах, деревянная и давно так расшатанная пленниками, что можно было выбить одным толчком руки.

Не раздумывая над тем, что может получиться, все пять заключённых в темнице условились следующей ночью бежать. Луны не было, только снег, который запорошил землю, он давал немного света, хмурое небо угрожало метелью.

Заранее, чтобы было достаточно времени в течение ночи преодолеть Лиман, добраться до другого берега и спрятаться где-нибудь в яме или в пробитой каменоломне, бедные пленники с дрожью и сердцебиением выбрались. Решётка была выломана, и, едва она упала, катясь с шумом по скале, каждый, желая быть первым на свободе, бросился в отверстие.

Одни другим разбили цепи камнями, не без ран. А что там рана и боль, где идёт речь об освобождении из такого рабства?

Едва выбравшись на лёд и пробежав несколько шагов от крепости, тёмные стены которой грозно возвышались над головами беглецов, все заметили, что переплыть Лиман будет труднее, чем казалось. Сухой снег, упав на лёд, сметённый в сугробы, кое-где лежал в таком количестве, что в нём нужно было пробираться по пояс, местами снег был сметён и под его стекловидным льдом тянулись холодные воды Днестра. Тут и там, как это часто случается на Лимане, лёд под воздействием морозов и перемены ветра треснул и между двумя его краями на сажень чернело два или три чёрных отверстия, в которых шумела вода.

Эти пропасти нужно было или обходить и увеличить себе путь, или перепрыгивать. Разогнавшись с самого начала, двое утонули. Остальные очень осторожно, но шли сначала всегда, то перепрыгивая, то обегая воду, то пробираясь через снежные сугробы, то скользя по голому льду. Но три беглеца вскоре начали уставать и спорить о направлении дороги; одни хотели идти налево, к Хаджи-Дере, другие направо, к морю. Затем началась метель и совсем измучила беглецов. Двое в изнеможении упали, наполовину преодолев Лиман, и Надбужанин остался только один.

Для сострадания, уговоров времени не было; нужно было спешить. Поэтому, бросив их и только крикнув, чтобы в том случае, если их завтра схватят, сказали, что он утонул, помчался по льду в том направлении, чтобы ветер всегда был с правой стороны; он рассчитывал, что должен пройти турецкую деревню и выйти между нею и морем на постоянную сушу.

Уже светало, когда после неслыханных трудов и такой уставший, что едва тащился, наш шляхтич ступил на землю. Но не время отдыхать, сперва нужно было найти безопасное место.

Близость деревни давала ему надежду найти где-нибудь каменоломню, чтобы просидеть день; под взгорьем с северной стороны он нашёл пещеру, наполовину заваленную снегом, она была обращена тылом к морю и отверстием к суше. Только свежие следы и несколько капель крови в ней указывали на пристанище волка. Но Надбужанин не боялся так зверя, как татарина.

Схватив около стогов в степи в загоне овцу, волчица втащила её в свою яму, когда, подняв камень у входа, шляхтич тут же вбежал за ней. Он увидел в темноте только два блестящих глаза и, руководствуясь ими, так сильно ударил камнём зверя по голове, что у него едва было время схватить его за ногу и запустить зубы в тело; он упал полумёртвый.

Боясь, как бы его крика не услышали, беглец даже не пискнул; в молчании сжав