Наверное. Франц в планах никогда не разбирался, если честно.

– Джек, – позвала Титания, когда все четверо хорошенько отдохнули в своих комнатах и, дождавшись глубокой темноты, начали собираться в путь. – Можно с тобой поговорить?

Франц в этот момент поправлял свою кожаную куртку, обновлял старые пластыри на лице и расчесывал волосы, с которых уже начала слезать пепельно-черная краска. Он чувствовал особую радость по поводу того, что наконец‐то сможет не прятаться под капюшоном на базаре от солнца и пощеголяет прической. Лора же ждала на улице, впервые собравшись быстрее всех, и Франц собирался пойти заводить машину, но притормозил в проеме арки, когда услышал:

– Ты не обязан нести это бремя один, Джек…

– Так я ведь и не один. Я попросил и вас тоже ухо востро держать.

– Пока мы держим востро ухо, ты держишь острую косу. Это не одно и то же. Я могу пойти туда, ты помнишь? Я могу позвать их, я могу помочь. И тогда мы с тобой вдвоем уж точно…

– Нет, Титания, нет. Не вздумай. Оставайся в центре города, что бы ни случилось. Не ходи на Старое кладбище, к вязовым лесам. Хорошо?

На этом, очевидно, разговор их был окончен, потому что неожиданно последовавшая за тем тишина хлестнула Франца по лицу, как пощечина, и он поспешил уйти, почему‐то чувствуя себя неловко, будто снова случайно поставил в видеомагнитофон кассету с «Эммануэль». Его каждый раз удивляло, что Титания, умея вгрызаться мужчинам в глотки, при этом не умеет спорить – по крайней мере, с Джеком. Ему она всегда была послушна, точно листья холодам, и даже Франц переставал ощущать себя таким уж верным псом на ее фоне. Особенно сейчас, когда поручение Джека он, может быть, и планировал исполнить, но вовсе не ради него и даже не ради Самайнтауна, а ради себя. Ведь если на Призрачном базаре и правда соберется весь народ и если Франц будет неустанно его перебирать, то он наверняка снова ее увидит.

Он найдет Кармиллу и узнает, за что она обрекла его на вечные страдания.

– Чувак, двадцатый век уже заканчивается, мы через два года в двадцать первый вступим, а ты будто застрял в семнадцатом! Хоть бы раз принарядился… Сегодня ведь такой важный день!

– Какой? День, когда мы снова будем огребать?

– Ого, обычно ты более оптимистичен.

– Судя по тому, что случилось в Лавандовом Доме, и тому, насколько ты не собран, Ламмасу не составит труда снова обвести нас вокруг пальца. И еще, пока не забыл, загляните по возможности к мамбо или жрицам каким, если встретятся по пути, хорошо? Авось удастся разузнать что‐нибудь о Ламмасе. Дел непочатый край, Франц, так что, прошу, сосредоточься.

– Не могу! Твои чертовы рюши…

– Это называется «воланы».

– Да какая разница, как они называются, если выглядят как девчачьи рюши! Клянусь, я две недели назад у бабки такие в троллейбусе видел, причем она была уже больше мертва, чем жива.

– Пресвятая Осень! Обещаю, я разрешу тебе самому мне костюм на День города выбрать, только отстань от моей одежды!

Лора слушала препирания Франца и Джека вполуха, но за те полчаса, что они по пробкам ехали до базара, успела вспомнить, почему избегает ездить с ними двумя в одной машине. Из этой тройки милее всего ей была Титания, и то лишь потому, что всегда молчала, зная, что человеческая речь даже спустя сорок лет не самая сильная ее черта. Она только крутила головой от окна к окну, сидя сзади рядом с Лорой, но взгляд ее был рассеянным, отсутствующим. Глаза и впрямь огромные, как у совы, и будто по-совиному же смотрели откуда‐то сверху или даже из другого мира. Острые кончики ушей, режущие водопад черных волос, впервые забранных на затылке обсидиановым гребнем, смешно подергивались, как у кошки. Интересно, слышала ли Титания, как где‐то на задворках Самайнтауна назревает очередная катастрофа? Как кто‐то вновь лишается конечностей, а кто‐то оживает вместо того, чтобы обрести покой? Звон монет, отсыпаемых в ладони лодочников, и плакальщиц, поющих на берегу Немой реки?

Слышала ли Титания, как быстро у Лоры бьется сердце от страха?

«Ты в порядке?» – спросил ее Франц тогда в Крепости, и Лора не знала, что ему ответить, если только отвечать неправду. Нет, однозначно, нет. Ей стоило невероятных усилий не сломаться, не выдать это ни одним мускулом лица, когда он, заглушив машину на парковке, дождался, пока Джек с Титанией вылезут на улицу, а затем перегнулся к ней через спинку кресла, сверкая георгиновыми глазами.

– Слышала, что Джек сказал? На людях всегда будь и камень далеко не убирай. В этот раз за тобой Титания присмотрит. Не скучай без меня, икра рыбья!

– И не собиралась.

Едва Лора очутилась посреди гуляния на центральной площади в инвалидном кресле с тяжестью на груди и еще более неподъемной тяжестью в левом кармане джинсовой куртки, все стало только хуже.

Пальцы перебрали маленький бархатный мешочек, перевязанный шнурком. Внутри шуршали семена – молочно-белые, похожие на рис. Лора помнила, какие они на цвет и запах – сладко-медовые, будто переспелые фрукты, – и даже какие они на ощупь – жесткие, сухие, но безупречно гладкие. Она не раз развязывала мешочек дома, заглядывала в него, затем завязывала обратно и отодвигала на расстояние вытянутой руки. Но уже спустя полчаса бралась опять… И теперь лелеяла в ладони, имея власть над Самайнтауном куда большую, чем Лоре когда‐либо давала дружба с Джеком, ее чертежи или даже ее голос.

«Просто высыпь мешочек в еду, которую будут раздавать на Призрачном базаре, – сказал ей Ламмас тогда в кафе, когда она, отупленная сладкими обещаниями и горячим шоколадом, еще не осознавала в полной мере, во что ввязалась и насколько трудно это будет. – Наташа говорила, что выиграла тендер, или как там это называется… Словом, будет угощать горожан на площади из городской казны, делать рекламу своему кафе. Кажется, она собиралась варить тыквенный пунш…»

Лора, заслышав это, истерично рассмеялась, мол с чего он взял, что ее вообще к еде подпустят? Она и нож‐то в руки брала всего раз в жизни, и вовсе не столовый, а ритуальный, проклятый, чтобы жизни лишить, а не обед состряпать. Ламмас, однако, продолжал настаивать, что все получится.

«Вот увидишь, – говорил он с той самой улыбкой, при виде которой тело сразу невольно чешется во всех местах одновременно, – Наташа тебе доверяет. Ты ведь почетный горожанин! Никто в вопросах доверия не смотрит на характер – смотрят на заслуги. А ты столько разного для города сделала. Так что Наташа сама тебя позовет, людей‐то вдобавок много съедется стараниями вашей Душицы. И вот тогда…»

Ламмас оказался прав. Едва Франц, Джек, Титания и Лора разделились