она была ледяной – здравомыслие и логика, которым он пытался подвергнуть все произошедшие за последнее время события, отринув эмоции, даже стыд и чувство вины, которые снедали его за бездействие. Сколько бы, впрочем, Джек не размышлял, он по-прежнему был уверен лишь в двух вещах: Ламмас сильнее него, и он не остановится, пока не добьется своей цели. А вот что это за цель, оставалось вопросом… Самайнтаун для него явно лишь разменная монета.

«Я ведь и дальше буду убивать, ты знаешь. Я буду убивать, пока ты меня не остановишь, Джек. Или пока не отдашь мне Самайнтаун».

– Не помню, ничего не помню, а вот бы помнить хоть что‐нибудь, – стенал Джек, обхватив обеими руками новенькую тыквенную голову с нехарактерными для него сердитыми прорезями. Держалась она на обрубке шеи как влитая и даже не соскочила вниз, когда Джек сгорбился на пьедестале бронзового памятника на Старом кладбище, прямо в ногах Розы, застывшей с фонарем и молотком. Будь она живой, наверняка подсказала бы ответ или помогла советом, что делать в таких случаях, когда у тебя есть враг, но ты не знаешь, почему он им стал.

Может, Джек когда‐то очень давно перешел ему дорогу? Обманул? Подставил? Отбил у него девушку (что, конечно, вряд ли, но мало ли)? Сжег его деревню, когда в очередной раз разозлился? Это определенно должно быть связано с тем, что Джек забыл, и с их совместным прошлым, которое, очевидно, у них было, ведь недаром Ламмас назвался так и владеет тем же, что и он. Они оба словно воплощение праздников давно забытого, канувшего в лету Колеса… Как это может быть? Почему Ламмас просто не скажет ему, чего хочет на самом деле?!

Найти бы и вправду свою голову… Вернуть бы воспоминания и узнать, что именно Джек когда‐то натворил… Что Ламмасу нужно? Отмщение? Слава? Действительно город? Или, может быть…

«Свеча должна гореть, Джек. Пусть всегда горит, как звезды».

Нет, не может быть. Он о ней не знает. Никто не знает, кроме них двоих.

Он задрал тыкву к Розе. Мелкий моросящий дождь заставлял ту плакать. Хотелось прикоснуться, стереть капли рукавом и накрыть Розу своей тенью, как зонтом, но Джек только спрятал в карманы руки. Бронза, черненная на складках платья и ажурных рукавах, в солнечную погоду казалась рыжей, а сейчас, в пасмурную, словно превращалась в серебро. От статуи, особенно на уровне груди, исходил мертвецкий холод.

– Если он вдруг хочет заполучить свечу и затушить ее… Не знаю, зачем, не знаю, почему… У него ничего не выйдет. Мы с тобой никому не отдадим ее, ведь так? – прошептал Джек, взирая на Розу снизу вверх. – И Самайнтаун тоже. Я обязательно справлюсь. Я буду продолжать стараться.

– Господин Джек!

Стоило Джеку оставить мемориал Розы, возложив на него по традиции букет безвременников, купленный в цветочной лавке Титы и заботливо переплетенный ею же лиловой лентой, как к нему впервые за много лет подошли с прошениями. Точнее, подбежали, причем друг за другом, едва Джек пересек Старое кладбище с вязовым лесом и вышел с другой его стороны, через южные ограждения. Тогда Джек как никогда ясно осознал: ему некого попросить о помощи, потому что все всегда просят помощи у него.

– Прошу, господин Джек, накажите того, кто убил мою сестренку! – воскликнул мальчик лет восьми с рюкзаком за плечами, явно сбежавший из школы, чтобы отыскать Джека. – Хейзел хорошая была, она всегда бесплатно водила меня и моих друзей на аттракционы… Я очень скучаю по сестренке. Я хочу, чтобы человек, который сделал это с ней, страдал.

– Господин Джек, – обратился к нему лысоватый мужчина в рабочей одежде с нашивкой, в которой Джек тут же узнал тыквенные фермы на западной черте города. – У нас октябрьский урожай сгнил, цветы изнутри пожрали мякоть, хуже червей! Это с убийствами связано, да? Слышал, цветами и фермы Нильсона покрылись. Помогите, пожалуйста, а то мы так работу потеряем…

– Господин Джек, – подоспела беременная женщина с кожей зеленой, точно огурец, местами покрытая чешуей и в гороховом платье. – В городе стало просто немыслимо, немыслимо опасно! Как рожать в таком мире? Сделайте с этим что‐нибудь! В полиции одни медведи безмозглые, все готовятся к Призрачному базару, будто их это не касается, да и вы тут, вижу, тоже прохлаждаетесь. Все что, с ума посходили? Нынче даже в магазин за молоком выйти страшно! Я буду жаловаться мэру!

Недовольные и напуганные, раздраженные и загнанные в тупик, просящие за себя или за других. Джек всегда вырезал угрозы Самайнтауну на корню: изгонял тех, в чьих внутренних шкафах находил грязь и пыль, и вмешивался в любой конфликт, едва тот зарождался. Ламмас же был угрозой иного уровня. Это тебе не какой‐то разбушевавшийся вампир, которого нужно приструнить, и даже не стая воронов, развязавших межклановую войну с лисицами, как случилось двадцать лет назад. Однажды Джеку пришлось разбираться даже с ведьмой, которая в приступах лунатизма умудрилась проклясть минимум сотню человек, и приносить принцам ада жертвенного козла, когда один офисный служащий, возомнивший себя чернокнижником, нечаянно открыл в городской библиотеке дыру. Словом, в Самайнтауне и с Самайнтауном случалось за это время всякое, ибо все не-люди несут с собой нелюдские проблемы. Даже Роза застала парочку катаклизмов, во время одного из которых, вызвавшего сильную бурю, и подхватила ту злополучную чахотку да так после нее и не оправилась. Каждый раз Джеку приходилось несладко, но еще ни разу не было такого, чтобы он, давая обещание, чувствовал, что не сможет его выполнить.

– Твоя сестра обрела покой, – сказал он мальчику, накрыв ладонью его затылок. – Но того, кто сделал с ней это, покой не ждет, я обещаю.

– Даже если один урожай пропал, фермы смогут оправиться. У меня есть подруга, которая разбирается в этом. Обещаю, вы не потеряете работу, – сказал он мужчине в рабочем костюме.

– Может, потерпите немного с родами, а? То есть, я хотел сказать, вашему ребенку ничего не грозит, это точно. Убивают только взрослых. Ой, нет, я не это имел в виду…

Иногда разговаривать с горожанами было трудно, и та ругающаяся женщина с круглым пузом не только взвинтила Джека и заразила его таким же боевым настроем, но и подкинула дельную мысль, пока грозила ему пальцем. Учитывая, что сейчас был самый разгар туристического сезона, а до Призрачного базара оставались считанные часы, у Джека было не так уж много вариантов. Он решил начать с самого очевидного и в то же время с самого трудного.

Он решил начать с предателя Винсента Белла.

– Как ты меня назвал?! – воскликнул тот, вскочив с кресла после тирады Джека. Брошенная им чашка с фарфоровым блюдцем