Я несколько минут наблюдал за тобой, взвешивал все за и против, потом все же решил спросить о коридорах, в которых, как утверждал Асфодель, ты бродишь. Ты ответила мне пронзительной и грустной историей о долгих блужданиях в беспробудных снах, о бесполезном бесцельном поиске. Ты считала, что этот путь дан тебе в наказание, но не сказала, за что. Я понял, что Асфодель был неправ; конечно, ты не специально бродила по этим коридорам, и если забрела туда самостоятельно, то по неведению. А еще я узнал, что у тебя есть своя страшная тайна. Может быть, даже такая же страшная, как моя. Я думал, что если это действительно так, я никогда не смогу упрекнуть тебя в содеянном, и вовсе не потому, что сам поставил на себя несмываемое клеймо убийцы. Просто твое красивое лицо, израненное глубокими шрамами, служило оправданием всему: человек, которому причинили столько боли, мог безвозмездно совершить что угодно. У того, кто понимал, что тебе пришлось пережить, никогда не достало бы сил поставить тебе что-нибудь в вину.

В следующий раз мы столкнулись с тобой, когда я вел родителей на кладбище. Со стороны наш поход выглядел, как всегда, нелепо: я шел впереди, за мной, словно дети за воспитателем, семенили отец и мать, погруженные в свою извечную тему – Лилия! Это имя давно превратилось для меня в воздушное слово, которым именовали мою маленькую мертвую сестру. Оно значило только то, что когда-то у моих родителей была дочь и она умерла ребенком – ни больше ни меньше. И поскольку когда я шел рядом с ними, все равно казалось, что мы чужие люди, я широко шагал впереди, прокладывая путь. В этот момент ты вдруг появилась из ниоткуда и бросилась мне в объятия.

Я оторопел. Меня пробрала дрожь, безусловно приятная, но все-таки меня окружала слишком плотная стена, чтобы я мог хоть на секунду потерять голову. Я хотел отстранить тебя, ради нас обоих, но тут ты еще крепче сжала свои руки, и я понял, что тебе нужно не это. Тебя окружал ореол тоски, и тебе требовалось объятие. Я дал его тебе. Потом извинился и сослался на дела.

К несчастью, родители обратили на тебя внимание и рассыпались в восторгах. Слушать их бестолковые восклицания было выше моих сил; я повернулся и двинулся вперед, не попрощавшись с тобой. Ты поняла это по-своему и пошла рядом с моими родителями. Я слышал краем уха ваш разговор и не переставал изумляться, как легко он лился. Успех был закреплен подарком – ни на минуту не задумавшись, ты отдала им свои ключи.

– Маркус! – позвал меня отец. – Ты обязательно должен познакомить эту девушку с сестрой.

Кто бы сомневался. Что ж, подумал я зло, почему бы и нет. Свидание на кладбище. Знакомство с Лилией. Все для того, чтобы увидеть тебя в истинном свете; если еще оставался шанс, что мой взор затуманен пережитой трагедией, потаенным желанием заполнить кем-то бездонную пустоту или туманом бестолковой мечтательности, то после такого похода реальность расставит все по своим местам. Должно быть, я бросал вызов судьбе. Подсознательно ждал очередного удара и решил встретить его в гордой позе.

Я привел тебя к могиле Лилии и рассказал ее историю такой, какой знал ее бóльшую часть своей жизни. Я ждал чего угодно – торопливого прощания, подавленного страха, бестолковой жалости, – но только не того, что случилось. Ты прямым текстом сказала, что я тебе нужен, что ты меня хочешь, а я хочу тебя. Вот так просто. Весь смысл жизни свелся к одной короткой формуле. При этом в твоих глазах полыхнуло такое пламя, что я был уверен – откажи я тебе, и ты схватишь меня за руку и силой потащишь в укромное место.

Но мне и не хотелось отказывать. Я опасался только, не случится ли очередной беды. Не повредят ли стены. Не сойдем ли мы с тобой с ума – окончательно и бесповоротно.

И мы сошли. Не так, как я думал, но это было подлинное безумие. Стоило прикоснуться к твоему обнаженному телу, и меня захлестнуло потрясающее по своей силе наваждение. Все мысли до единой, которыми я старательно набивал голову несколько лет, в мгновение ока преобразовались в чувственную субстанцию, при желании способную остановить цунами или разрушить горную цепь. Все мыслимое и принимаемое вокруг исчезло: книги, Асфодель, Старый Чтец, Лилия, вся моя жизнь, осталась только ты, потрясающе материальная, которую я крепко сжимал в объятиях и не смог бы отпустить ни за что на свете. И ты отвечала мне тем же, твое забытье сквозило в каждом движении, в стремлении отдать себя полностью, всю, без остатка.

Таких странных и великолепных ощущений я не испытывал никогда и ни с кем. Но когда вновь осознал себя, мои руки поневоле дрогнули. Ты тут же отстранилась от меня, и, встретив в твоих глазах безграничное понимание, я ощутил ни с чем не сравнимую нежность.

Следующие несколько дней я изо всех сил старался отделаться от мыслей о тебе, напоминая себе о нашем обещании, о стенах, которые окружали тебя и меня, но все было тщетно. Не помогало даже чтение. Ни Асфодель, ни Старый Чтец при всем желании не могли ни в чем меня упрекнуть – я читал блестяще. Но, хотя я был погружен в текст, другая часть меня терзалась мыслями о тебе. Я хотел тебя увидеть. Хотел говорить с тобой. Коснуться тебя.

Эти желания не исчезали даже под тяжелым взглядом Асфоделя. Он, конечно, все прекрасно видел и понимал. И, хотя не говорил мне ни слова о тебе, я знал, о чем он думает. Мне хотелось оправдать себя перед ним за давний проступок, но стоило представить, как я решительно обрываю нашу с тобой связь, и в глазах предательски темнело. Ты говорила, что я нужен тебе; я не сказал тебе об этом ни слова. Но чувствовал это. И все же я старался. Я не предпринимал никаких попыток встретиться с тобой, не говорил о тебе, исправно ходил на кладбище, читал даже больше, чем был обязан, ночами тоже погружался в книги или переводы.

Но когда однажды вечером соседка столкнулась со мной на лестнице и сказала, что ко мне приходила ты, я несколько часов не мог найти себе места. Я вставал, шел к двери, вспоминал, что не знаю твоего точного адреса, возвращался к книге, понимал, что не могу