– Успокоительное? Наподобие мезадрола?

Неожиданно мысли обоих словно пронзило молнией, и они заговорили, перебивая друг друга:

– А что, если убийца подвергал бывших береговых разбойников гипнозу, чтобы заставить их заговорить перед смертью?

– Выведать, где спрятано золото, например?

– Необходимо выяснить, насколько наша гипотеза правдоподобна, и для этого проконсультироваться у специалиста.

Мари кивнула:

– Воспользуемся поездкой в Брест для посещения камеры предварительного заключения, в которой находится Ивонна. Я сама сообщу ей о смерти дочери.

Когда они садились на паром, Ферсену сообщили по телефону о результатах вскрытия тела Гвен. Как и у остальных, в крови был обнаружен мезадрол. Оба подумали об одном и том же.

– Если мы рассуждаем правильно, это означает, что убийца хотел получить от Гвен какую-то информацию.

– Но какую?

Входя в ворота брестской тюрьмы, Мари подумала с сочувствием, что Гвен была единственным на свете человеком, которого Ивонна любила.

Нечеловеческий вопль, вырвавшийся из груди Ивонны, не давшей Мари закончить первую фразу, по силе мог сравниться только с ее отчаянием. Ее лицо мгновенно помертвело, глаза закатились, тело скорчилось, она обеими руками схватилась за живот, словно у нее вырвали внутренности.

Это переполошило двух жандармов, ворвавшихся в зал для свиданий.

– Мы зайдем позже… – пробормотала Мари.

Ивонна с силой, которой трудно было ожидать от пожилой женщины, оттолкнула жандармов, собиравшихся ее увести.

– Нет! Останьтесь! Они ее убили, значит, должны заплатить! Не хочу, чтобы виновные вышли сухими из воды!

– Виновные?

– Да, все мы! Мы виноваты, родители! Они были просто малыми детьми! Гвен, девочка моя, Гвен!

Тело ее сотрясли рыдания. Люка мгновенно ухватился за это высказывание.

– Что за дети?

Она бросила взгляд на Мари, который пронзил ее как пуля, потом устремился куда-то вдаль, в прошлое.

– Моя Гвен, твои братья, Ив Перек, Пи Эм и Кристиан. Он тоже входил в их компанию. Головы детей были набиты глупыми рассказами, этой проклятой легендой. Малышка моя, почему я не оставила тебя рядом с собой той ночью?…

– Ночью двадцатого мая тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года?

Ивонна едва кивнула и начала свой рассказ, словно на исповеди, которая принесла наконец ей освобождение, увы, слишком поздно.

– Жуткая выдалась ночь. Около пяти утра она меня разбудила. А я свалилась и спала без задних ног после тяжелой работы. Спросонья я ничего не поняла и дала ей пощечину, бедняжке. Гвен дрожала как осенний лист, дочурка моя дорогая, не столько от холода, сколько от страха, она тогда сказала, что они натворили что-то ужасное, что мне нужно идти в бухту, там-де случилось несчастье. Одежда у нее была вся мокрая, в грязи, тогда я накричала на нее и велела ложиться в постель…

Ивонна дышала с трудом, ее лицо осунулось. Мари посмотрела на нее, спросив, не плохо ли ей, но бывшая булочница только отмахнулась и продолжила:

– Я пошла на берег и сразу все поняла, увидев, что маяк не горит, а лампы детей валяются на земле. Внизу уже был Перек, старик, и еще Артюс. Они перетаскивали трупы в большую моторную лодку, принадлежавшую Керсенам. Три трупа: два парня, не старше тридцати, и еще девушка, помоложе их, так мне показалось. Она вся была в крови… одежда, грудь, живот – все намокло от крови… – На лице Ивонны появилось брезгливое выражение, и она испустила горький смешок. – Артюс и Перек уже все обговорили: они подвесят к телам груз и выбросят в открытое море, а я должна была подобрать все, что валялось, сжечь, чтобы исчезли все улики. – Она уронила голову на грудь, погруженная в свои мысли. – И все это совершили наши дети! Невозможно выдать собственных детей. Раз уж все потерпевшие кораблекрушение умерли, чего об этом болтать? Когда начался отлив, мы осмотрели грот, не осталось ли там чего. Вот там-то мы и увидели три ящика со слитками. Бог ты мой, сколько золота! Мы словно обезумели!

– И что вы потом сделали?

Ивонна потратила несколько секунд, чтобы выплыть на поверхность из своих воспоминаний, казалось, она вот-вот лишится чувств. Затем она посмотрела на Ферсена, и ее рот скривился в циничной усмешке.

– Артюс сразу сообразил, что дело связано с банком «Остье», который недавно ограбили в Париже. И все взял в свои руки, разумеется. Решил припрятать золото в надежном месте и подождать, не явится ли кто за ним. Только пятого июня, несмотря на груз, тело девушки выловили рыбаки. Мы испугались, что теперь все раскроется, но бедняжку никто не опознал. Артюс заявил, что нужно ждать еще год и один день перед тем, как разделить сокровище, но после этого срока, поскольку он так об этом и не заговорил, Перек и я, мы пошли к нему и стали требовать свою долю. И эта сволочь… Он нам дал столько, сколько счел нужным! И мы съели это, поскольку нуждались в нем – слитки еще предстояло переплавить, в конце концов, ведь мне хватило денег, чтобы открыть мое дело, и Переку тоже.

– А каково участие во всем этом моей матери? – Вопрос готов был сорваться с губ Мари с самого начала.

Ивонна поколебалась и смерила ее долгим взглядом, словно оценивала.

– Люби свою мать, Мари, и уважай. Как только твои братья рассказали ей о том, что наделали, она сразу же уехала. Взяла мальчишек и подалась на континент с первым же паромом. В Бресте она жила затворницей у твоей тетки. Милик, надо сказать, еще раньше ушел на промысел в море, она как раз ждала тебя, и беременность протекала трудно.

Холодный взгляд Ивонны не покидал Мари, которая слушала ее не двигаясь, словно зачарованная. По выражению ее лица она поняла, что главный удар впереди.

– Еще до рождения ты уже доставляла ей полно хлопот. Сначала братья ничего не требовали, но когда у них возникла настоящая нужда, они оба явились за своей долей, и Кристиан тоже.

Мари даже не вздрогнула, но внутри у нее что-то оборвалось, словно она упала в воздушную яму. Люка, бросив на нее тревожный взгляд, предпочел вмешаться:

– Можете подробнее описать жертв кораблекрушения?

– Два парня были похожи друг на друга, рыжеволосые. Девушка – хорошенькая, с длинными черными волосами. Но больше мне запомнилась страшная рана на ее горле и кровь, море крови. Во мне что-то сломалось после этого, в бедном Пьеррике тоже.

Она замолчала. Люка и Мари переглянулись.

– Что, ваш сын при этом присутствовал?

– Я не знала, что он находился поблизости!

– Как это – вы не знали? Вы только что сказали, что в нем что-то сломалось тоже. И говорите, что не знали? А ведь он не мог вам об этом рассказать, поскольку с той самой ночи онемел.

Она оглядела их по очереди, пожала плечами и обратилась к ним презрительным тоном, который постепенно перешел в истерику: