— И что ты от меня хочешь? Чтоб мы с комбатом ходатайствовали о возвращении этой отличницы боевой и половой подготовки в полк специально для тебя. Нет жизни без станка?

— Ха-ха-ха, — громко рассмеялся старший лейтенант, показывая красивые белые зубы

— Конечно, нет. Прошу о другом. Я знаю: Хреков запретил брать меня на боевые. Я себя чувствую среди вас последним негодяем. Сижу в полку как чмошник. Неудобно мне перед Афоней, Марабу, Острогиным и остальными. Чем я хуже? Комбат не узнает, он в рейд не идет. Возьмете?

— Ага, значит, замполит батальона должен подставить свою задницу под сочный пинок Хрекова? — насупился я.

— Ну, вы ведь будущий Герой. Чего бояться-то?

Я посмотрел в глаза нахального «старлея» и решил, что нужно сбить гонор с этого генеральского сыночка. Год в Афгане пролежал у бассейна, пора узнать ему, что такое горы и «зеленка». Полезно на будущее.

— Ладно, рискну. Собирайся. Беру ответственность на себя, тем более что взводных не хватает.

Полк в рейд вел Губин. Он собрал офицеров на постановку задач и распорядился:

— Сегодня действуем не как обычно. Никакой колонны. БМП в цепь! Между ротами по танку, сзади развернуть самоходки и «Васильки». Артиллерия накрывает квадраты, а пехота движется вперед, круша дувалы на пути. Три танка с минными тралами прокладывают проходы в минных полях, а потом роты вот тут, — Губин указал на карте рубеж перехода в атаку, — разворачивают машины в линию. Кяризы, попадающиеся на пути, задымить и заминировать. Чтоб сзади «духи» не повылазили и в спину не стреляли. Задача ясна? Вперед!

Вот это дело! Надоело подставлять свою голову под гранатометы! Посмотрим, как «духи» выдержат лобовую атаку!

* * *

…Не выдержали! Автоматические пушки разносили в клочья деревья и виноградники, разваливали дувалы и стены. Танки хорошенько «проутюжили» попадающиеся на пути развалины. Я сидел за башней БМП и ждал, когда машина подъедет к большому кишлаку, чтобы спрыгнуть вниз. Неохота пехом бежать по винограднику. Там легко зацепить ногой мину-лягушку или наткнуться на растяжку. Вдруг сидевший рядом со мной боец схватился за голову и свалился с брони в арык. Мы с Сероиваном прыгнули следом. Солдат тряс головой и держался за уши.

— «Москва», жив! — закричал я, обрадовавшись. — Что случилось? Ты, словно сноп сена, упавший с воза.

Солдат поднял каску с земли и протянул ее мне:

— Вот тут что-то. Как шарахнуло по башке, аж искры из глаз посыпались!

Мы с прапорщиком взглянули и оба присвистнули. Каску разворотило осколком с двух сторон. Спереди вошел, сзади вышел.

— Чайник цел? — спросил Сероиван, осматривая голову бойца и с сомнением вглядываясь в его глаза. — Внутри черепушки ничего не лопнуло? Какие ощущения?

— Хреновые. В ушах звенит, словно кувалдой саданули.

— Московченко, у тебя ремешок под подбородком лопнул! Вот какая была сила удара! — произнес прапорщик, продолжая рассматривать каску.

— Вскрыло, как ножом консервную банку! — воскликнул я, удивляясь.

У входного отверстия рваные края металла были вогнуты вовнутрь. В другом месте лепестки разреза торчали наружу.

— А, ведь тебе везет уже второй раз, да? — спросил я у солдата.

— Ага! Товарищ старший лейтенант, под Талуканом мне пуля в каску попала, прямо выше лба. Ох, старшина материться будет! Вторую каску списывать придется.

— Каску списать — не человека хоронить! Лучше по десять касок выбрасывать каждый рейд, чем хоронить хотя бы одного, — вздохнул я и пошел догонять технику.

Прапорщик дал понюхать нашатыря контуженому и повел его под руку, следом за броней. Движение неожиданно прекратилось. Техника уперлась в канал и остановилась. Далее идти было некуда, да и незачем. Слишком малочисленны штурмовые группы.

По дороге мы уничтожили трех или четырех сумасшедших от ненависти «духов», пытавшихся оказать сопротивление. Может, и больше, кто знает. Остальные ушли в кяризы и затаились. Силы дивизии слишком не значительны для такого огромного района. Что у нас есть? Два мотострелковых батальона да разведчики. Без поддержки артиллерии с авиацией мы и на сто метров бы не продвинулись. Пехоты мало. Против наших восьмиста «штыков» впереди в «зеленке» скрываются тысяч пять-шесть мятежников. Эх, скорей бы отсюда уйти. А то они вот-вот смекнут что к чему и подберутся ближе к рубежу обороны. Тогда головы будет не поднять…

За канал переправились саперы и принялись минировать подступы к нему. Вот это хорошо. Нарвутся «духи» на мины и в лобовую атаку не попрут. А вот с тылу атаковать могут. Каждую щель, каждый колодец не проверить. Да и те жители, что остались в нашем тылу и изображают из себя мирных дехкан, ночью могут достать из тайников оружие и ударить в спину.

Пять дней батальон вел огонь по сторонам, расстреливая боеприпасы по бегающим в «джунглях» повстанцам. Разрозненные банды появлялись то спереди, то сзади. Откуда только они брались? Вроде бы каждую щель задымили и заминировали!

* * *

Наконец последовала команда «отбой операции»! Как вошли, так и выходим. Быстро, шумно и без особых успехов. Зачем входили? Не понятно… Может, по плану необходимо списать какой-то запас боеприпасов и топлива, чтобы завезти из Союза новые?

Стоящая вдоль дороги колонна БМП трещала сотнями моторов, загаживала воздух вонью от сгоревшей солярки. Возле батальона появился Золотарев и приказал заглушить двигатели. Через пять минут подбежал Губин и принялся кричать, чтоб немедленно завели машины. Он вопил: «Сейчас трогаемся!».

Завели! Прошло пять минут, не тронулись. Вернувшийся Золотарев вновь приказал не коптить и без толку не жечь солярку. Бугрим попытался доказать, что он получил другой приказ. Витька решил развлечься, проехать до Кабула за штурвалом механика. Его не устраивало, что приходится постоянно глушить и заводить машину. Сквозь шум мотора Золотарев услышал фразу с матами в свой адрес:

— С вами, долболобами, сам дураком станешь!

— Что ты сказал, прапорщик? — опешил подполковник.

— Ничего. Все в порядке. Мне надоело выполнять противоречивые распоряжения.

— Ну что ж, мы найдем вам замену. Дальше будешь служить где-нибудь командиром заставы в «зеленке».

— Да хоть к черту на куличики, лишь бы подальше от вашего дурдома! — рявкнул Виктор и, натянув поглубже шлемофон на голову, скрылся в люке.

По возвращению в полк Золотарев порвал наградной Бугрима на орден и приказал искать мне нового «комсомольца».

— А чем плох Виктор?

— Я его сгною на выносном посту. Обнаглел до безобразия.

* * *

Позже Бугрим мне пояснил, отчего замполит полка так зол.

— Никифор, ты думаешь, Золотарев почему на меня волком глядит? Это не за то, что я его послал подальше, а за то, что требую отдать мои часы!