— Хлопотливое, брат, занятие — нравиться заграничным принцам, — пожаловался Крадус капитану, и щелкнул пальцами, указывая на мандолину, и запел:

Созрело дитятко, созрело

Вкушать любовь!

Тут заодно душа и тело —

Не прекословь!

Он пьян и сладок, этот искус,

Когда весна…

А запрети — получишь уксус

Взамен вина![26]

— Ну невпопад же тренькаешь… дура! — обиделся король на аккомпанемент (и в самом деле нестерпимый!). — Петь расхотелось даже… Если б я не знал, что ты кавалерист, я сказал бы, что слишком ты примитивный…

— Точно так! — охотно признался Удилак.

— Ну, где твои беспаспортные теперь?

— А вот наблюдаются прямо отсюда, Ваше Величество. — Капитан простер руку к окну.

Взору короля предстала печальная Клементина, а рядом — троица наших горемык, унизительно прицепленных к своему же фургону; опекали их два гвардейца.

— А кобыла-то, кобыла! — затрясся в беззвучном смехе Крадус. — Родилась еще до изобретения хомута! На ней только наследным принцам ездить! Слушай… а насекомых на них нет, на этих бродяжках? Я только после бани… Рискую, а?

— Прикажете проверить на вшивость? — упростил капитан. — И принца тоже?

Король пожевал ус, поглядел на своего кавалерийского соратника и со вздохом сделал жест, означающий: не надо, давай их как есть…

— Но не сюда, конечно. В кабинет? Много чести… В Дубовом зале — артельщики… Давай-ка в бильярдную.

13

Крадус сидел на бильярдном столе, болтал ногами в легких сапожках со шпорами; заправлены были в эти сапожки малиновые галифе.

Подозрительным пришельцам сесть не предложил никто. Их и не освободили еще от наручников, и, пожелай они приблизиться к королю на шаг, штык бдительного капрала тут же охладил бы их…

Бильярдный стол, надо заметить, покоился на деревянных конях — сродни шахматным. А на зеленом сукне лежала Пенагонская энциклопедия — та самая книга-громадина, раскрытая, ясное дело, на мужественном портрете наследника пенагонского престола.

— Телохранители даже не пикнули, говорите? — переспросил Крадус. — Повязали их, как баранов? Так, так… Интересно. — Он сбросил с себя халат, остался в белой рубахе без ворота. Он даже подпрыгивал, как в седле, — до того ему не терпелось разоблачить вруна. — А еще интересней, что вашему телу положены хранители! Где ж они теперь-то?

— Я и сам хотел бы это знать… — с горькой улыбкой отвечал ему принц Пенапью. — Разбежались, как зайцы… Вот Марта и Желтоплюш стали моими ангелами-хранителями, и гораздо надежнее тех… Ваше Величество, я понимаю: в таком виде, как я сейчас, в гости не ездят! Но я же поободрался весь, когда удирал из плена!

— А, знаете, никто и не глядел бы на ваш наряд… кабы мордашка была подходящая! Капрал, спусти-ка его с цепи. — Король, в свою очередь, соскочил с бильярда. — Подойдите… ближе… Полюбуйтесь на того, которого мы ждем. Что-то не больно вы с ним схожи.

Принцу Пенапью довольно было одного взгляда на эту книгу, — чтобы приободриться, думаете? Нет, — чтобы окончательно скиснуть.

— Так и знал! С этим же нельзя сравнивать! Я говорил папе! Он ужасный подхалим, этот наш академик живописи… Зачем-то приделал мне древнеримский нос! А брови? Разве у меня такие брови? Они у меня почти незаметные…

— То-то и оно, — согласился Крадус. — От портрета у моей дочери слюнки потекли! А увидит она такой «оригинал» — и что? Энциклопедия, значит, врет… Документики все похищены… А вы-то, господа арлекины, вы-то с чего взяли, что он — принц Пенагонский?

Желтоплюш и Марта переглянулись и ответили дуэтом:

— С его собственных слов, Ваше Величество…

Но Марте необходимым казалось добавить:

— Ему нельзя не верить! Он такой искренний! Ну совсем хитрить не умеет… ни на грош!

Крадус упер руки в бока:

— Да ну? А отроки, при дворе воспитанные, учатся этому с пеленок. Как же его-то эта наука обошла?

Марта укусила себя за палец: слова ее обернулись подножкой принцу!

Тем временем Пенапью пытался закатить шар в лузу. Кий ему нельзя было взять, так он — рукой. Рассеянное это занятие он совместил с честной и грустной жалобой:

— Ваше Величество, мы еще не завтракали даже… И у меня как-то нет сил доказывать, что я — это я… Нельзя ли нам хотя бы морсу кисленького? Освежиться, а?

Крадус помелил кий и скомандовал:

— Руки со стола! И книгу убери эту, такую для тебя неудобную… Я ей верю, понял? Ей, а не твоему лепету! Кисленького ему! Вот сейчас — с одного удара, следи! — шар в лузу идет, а ты в лужу садишься! В калошу! И будет кисленькое! — Он ходил вокруг стола, высматривая шар-«верняк». — Вопросик будет такой… нет, не про министров пенагонских, не про генералов, кардиналов — это всякий шпион зазубрит и спросонья скажет. А вот ответь-ка мне, дружок, кто главный королевский конюх в Пенагонии? Ну? — И король сделал удар. Лихой, но результата не давший.

Пенапью отвечал утомленно, печально:

— Его зовут Антуан. Лицо у него в оспинках, нос — уточкой, а фамилии не помню. Но я представляю себе, как он на меня посмотрит… когда узнает, что я нашу гордость не уберег… лучшего рысака нашего — Милорда…

Два или три шара сразу вылетели через борт от следующего удара короля. Возбудился он необыкновенно; тот нелепый удар размозжил его кий, и теперь в руках у Крадуса были две его половинки…

— Милорд? Это который на четыре круга обскакал моего Сапфира?! Вороной? Так он был с вами?! И… увели?!

Пенапью не кивнул, а лишь вздохнул в ответ на все эти вопросы:

— Папа сильно расстроится…

— Я думаю! Так это не на вас охотились, Ваше Высочество, — это он им понадобился… выследили они его… Ай жаль, что это не мои люди! Милорд… «Папа расстроится»… Да я, потеряв такого коня, в монастырь ушел бы! Весь как из кости выточенный… Какая нарысь, какой аллюр, какой курц-галоп! Я тогда покоя лишился! А папочка ваш уперся: не продам, ни за какие тыщи… А они бесплатно увели! Ой-ей-ей… Милорд!

Блуждающим взглядом обводил король всех:

— Нет, дорогие мои, я не смирюсь… Я прикажу погоню за конокрадами! В каком лесу это было?

— Что на самой границе, — объяснил Желтоплюш. — Его еще называют «Кабаний Лог», Ваше Величество…

Странная кривая улыбка застыла на лице Крадуса. Название это он знал превосходно!

— О-о… местечко историческое… Я — сейчас.

* * *

В коридоре он буквально схватил капитана Удилака за уши, за оба уха, и гипнотизирующим взором впился в него, чтоб тот сразу понял, о каком