великом доверии, о какой крупной ставке идет речь.

— Людей — сколько надо, столько бери… хоть весь гарнизон! И собак — всю псарню… Только чтоб Канцлер не узнал! Это наше дело, не его. Обложить по всем правилам… да, Удилаша, понял? Приведешь мне Милорда — полковником будешь, в герои произведу… — свистящим шепотом говорил Крадус.

— Живота не пожалею, Ваше Величество! — напрягся Удилак, окрыленный.

По возвращении в бильярдную король распахнул объятья своему недавнему подследственному:

— Ну вот… Дайте же мне обнять вас, Ваше Высочество! Приезд ваш — такая радость… Я только сейчас признал! Весь как из черной кости… шея — лебяжья… Ну конечно же, какие, к черту, сомнения! Приятным ли было путешествие? — Он потер лоб. — Ах да, чего же тут приятного, извините, ополоумел… Я кликну королеву и принцессу — они так мечтают о знакомстве…

Гость, однако, испугался и воспротивился:

— Потом, Ваше Величество! У меня ногти обломаны, видите? У меня бинт съехал с коленки, вот-вот размотается… Мне бы помыться, переодеться…

— Нет вопросов, все понял! Понял все! — И Крадус стал дергать за все шнуры всех звонков, которыми вызывали здесь слуг.

И гостеприимство закипело, закружило принца Пенапью! Он еще не опомнился, а его уже вели по коридору на лечебно-банные процедуры — Марселла вела. К слову заметим, за две минуты она понравилась принцу чрезвычайно! Он даже расстроился слегка, когда вскоре их догнали и тоже стали сопровождать главный королевский лекарь и его помощник (с ними саквояжики были с красными крестами, и от них сильно пахло мятой).

Грех не сказать вот чего: перед тем, как позволить увести себя, принц успел послать благодарную и смущенную улыбку своим друзьям:

— Но я не прощаюсь — вы же остаетесь, правда?

— Хотелось бы, Ваше Высочество, — развел руками Желтоплюш.

— До скорой встречи, принц! — отсалютовала Марта.

В этой круговерти принц не заметил, что на друзьях — все еще браслеты железные…

* * *

Крадус вторгся в дамскую половину, в те апартаменты, где несколько портных колдовали над новыми туалетами Флоры и Альбины.

— Девочки! Живее! Аллюром! Он — здесь, представляете?

— Кто?! — ужаснулась полураздетая принцесса.

— Владелец Милорда! Тьфу… я хотел сказать — принц Пенагонии! Он был в переделке, сейчас его повели мыть, отпаривать, смазывать… Так что у вас — час-другой, самое большое! Даю вам шенкелей, ясно?

Немая оторопь была на лицах дам — и труды модисток получили неправдоподобное ускорение!

* * *

С таким же эффектом побывал Крадус у паркетчиков в одном зале и у полотеров — в другом: первые мгновенно настелили паркет там, где зияла большая ромбовидная яма, а вторые заплясали так, будто им аккомпанировала яростная рок-группа.

Что дальше? Дальше — предупредить Канцлера…

14

На половине Канцлера, у входа в его кабинет, где окаменели два гвардейца, перед Крадусом возникла, как цербер, Оттилия.

— Свояк? У вас что, дело к мужу? Срочное?

— Срочнее некуда. Чем он там занят? Закон сочиняет новый? Так это не к спеху сейчас…

— Не то, — замялась Оттилия. — Другое. Сейчас у него прослушивание начнется.

И она пропустила в кабинет бесшумного лакея, который нес туда две гитары. А королю продолжала преграждать вход!

— Вы что, родственнички… в своем уме? К нам сын короля Гидеона пожаловал! Уже здесь! А второй человек в государстве песенками забавляется!..

— Второй? — Оттилия закатила глаза и посмеялась желчно. — Ну-ну. Пусть так. Но «забавы» эти такие, что они измотали, иссушили «второго». Зато «первый» у нас — большой баловник и чудесно выглядит!

— В чем дело, Оттилия? — резко вмешался недовольный голос.

И Канцлер сам отворил дверь. Это худой и желтоватый господин, у него впалые щеки, воспаленные глаза, нос, истерзанный непрерывным применением носового платка; он был во фраке.

— A-а… Его Величество. Ну что ж, ему даже полезно. Прошу.

И вот Крадус в этом сумрачном кабинете, всегда наводившем на него лично тоску. Здесь, кроме хозяина, обнаружились двое юношей. Странное дело: они видели, что — король, но ни глубокого поклона, ни поклона помельче Крадус от них не дождался! Этим парням недавно крепко досталось, видно: рубахи на них порваны были, у одного даже забрызгана кровью, оба имели свежие кровоподтеки.

Стоя у окна, спиной ко всем, Канцлер объявил:

— Господа студенты сейчас начнут. Они долго отказывались, но мы их уговорили… Вот только имя сочинителя упорно не хотят назвать. Глупо: оно не тайна уже! — Тут он чихнул. — Вот видите: правда! А королю должно быть любопытно вдвойне, поскольку стишки, которые будут спеты, слагались здесь, в этом самом дворце, прямо над его венценосной головой… Ну, мальчики? Мы слушаем.

Крадус мало что понял из этого предисловия. Кто-то слагал стишки над его головой… Где именно? На крыше?

Двое арестантов взяли гитары, переглянулись… И суровая гибельная решимость зазвенела в их хрипловатых голосах:

Покуда есть охота,

Покамест есть друзья,

Давайте делать что-то:

Иначе жить нельзя.

Ни смысла и ни лада,

И дни как решето.

Но что-то делать надо,

Хоть неизвестно что.

Ведь срок летуч и краток,

Вся жизнь — в одной горсти,

Так надобно ж в порядок

Хоть душу привести.

Давайте что-то делать,

Чтоб духу не пропасть,

Чтоб не глумилась челядь

И не кичилась власть.

Тут был проигрыш без слов, и Канцлер заметил:

— Его Величество не поспевает за вами, я по выражению лица вижу. Я только повторяю для него, — и очень внятно, очень доходчиво Канцлер произнес: «Давайте что-то делать, чтоб духу не пропасть… чтоб не глумилась челядь… и не кичилась власть». Разобрали? Слушаем далее.

…Никто из нас не рыцарь,

Не праведник челом,

Но можно ли мириться

С неправдою и злом?

Давайте делать что-то

И — черт нас побери —

Поставим Дон Кихота

Уму в поводыри!

Пусть наша плоть недужна

И безысходна тьма.

Но что-то делать нужно,

Чтоб не сойти с ума[27].

Тут Канцлер снова чихнул, Крадус сказал: «Будь здоров», и певцы замолчали.

— Слушай, — просительно сказал ему король. — Я потом вникну, а? А то теперь мысли мои совсем не туда скачут… Я что хотел-то? Насчет речи моей напомнить. Не написал еще? Ну приветствие пенагонскому принцу. Ведь он здесь уже! А это… оно не к спеху, а? Не горит?

— Как знать, как знать, — едва заметно усмехнулся Канцлер. — Возможно, и не