– Оборотень? – прошептала Бранвен.

– Конечно, – улыбнулась Ллиан. – Как и его отец.

– А кто научит его летать?

– Не волнуйся. Ему пока рано. Ты же видела: он едва вылупившийся. Но он будет летать по всем мирам, обещаю.

Миновала еще пара месяцев, и Ллиан сказала:

– Бранвен, тебе пора возвращаться.

– Но… чем ты будешь кормить его?

– А ты согласна оставить мне свое молоко?

– Как?!

– Согласна?

– Конечно, но…

Ллиан протянула ей белоснежную лилию:

– Сцеди сюда по три капли из каждой груди.

Дочь Ирландии послушалась. Ллиан забрала цветок, выпила животворные капли – и тотчас Бранвен почувствовала, как исчезла тяжесть в ее сосках, груди же Ллиан округлились и наполнились.

Сидхи взяла малыша на руки и, тихо посмеиваясь от счастья, принялась кормить.

Две матери, родная и приемная, шли по лесу. Перинис сладко спал на руках у Ллиан.

– Вот место, где мы встретились. В какое время ты должна вернуться?

– На следующий день.

– Хорошо. Идем. Возьми меня за локоть.

Лес вокруг них закачался, будто от порыва ветра, – и вот уже нет больше зеленого подлеска Аннуина, а всё хмуро и страшно.

– Ой! – вырывается у Бранвен.

– Я подожду, пока тебя найдут. Зачем вообще вы придумали эту глупость с рабами?

– Без людей, которые меня отведут и встретят, я бы не вернулась в человеческий мир. А рассказать правду – как? кому?

«Бранвен! Госпожа Бранвен!» – послышались голоса вдалеке.

– Я здесь! Здесь! – закричала она.

Ллиан с малышом отступила за толстый ствол.

Один из рабов выбежал на прогалину:

– Радуйся, госпожа: королева снова хочет видеть тебя! Пойдем.

Бранвен поспешила с ним и лишь на миг украдкой обернулась.

Сидхи кивнула ей – и исчезла вместе с сыном Марха.

Один.

Он не хотел говорить ни с кем. Ему казалось, что он предан всеми. Даже Динасом, который не мог не знать… неважно. Сенешаль не поможет. Не способен.

Он предан Бендигейдом Враном, велевшим поднять проклятый волос. Он предан матерью, которая не отговорила его от женитьбы на изменнице.

Он предан женой, которую был готов любить всем сердцем.

И это всё он бы пережил, но… он предан Друстом. И дело даже не в том, что он, Марх, доверял племяннику как самому себе, – всё хуже: Друст был верен ему, как рука верна телу.

Был.

Друст предал.

Но почему?! Почему?! ПО-ЧЕ-МУ-увау-уу?!

Марх приказал себе успокоиться.

Он не имеет права на гнев. Он волен карать – но не яриться. А карать надлежит с холодным разумом и бесстрастным сердцем.

Так, как он делал всегда.

Только раньше он судил других, а теперь…

Невольно вырвалось: себя?

Осудить Друста – всё равно что осудить себя самого. И Эссилт… Марх успел полюбить ее за эти месяцы.

Почему Друст предал?! Ведь я сам выбросил волос, отказался от женитьбы, ведь Друст мог жениться на Эссилт, ничто не мешало, я признал его наследником, зачем же он привез ее мне, зачем не взял в жены сам?!

Король вздрогнул.

Он почувствовал, что на верном пути. Так было много раз, когда он судил других: когда в череде бессвязных выкриков обвиняемого или жертвы оказывался дающий ключ к единственно верному решению судьи.

Марх-судья холодно спросил Марха-жертву:

– Почему Друст не женился на Эссилт сам, если он любит ее и ты отказался от брака со златокудрой красавицей?

– Не знаю… – покачал головой Марх-жертва.

– Не узнав этого, нельзя их судить, – бесстрастно изрек король.

– Что же, мне идти и спрашивать у своего племянника?!

– Найдем и другие способы узнать. Скажи, способен ли был твой племянник тебя предать?

– Нет!!

– Если человек совершает поступки, на которые он не способен, значит, его что-то вынудило. Что-то гораздо более сильное, чем его воля. Что-то… или кто-то.

– Но Друст не слаб! Он никому не позволит управлять собой!

– Значит, он и не позволял. Значит, мы имеем дело с кем-то оч-чень сильным. Гораздо сильнее, чем нам хотелось бы.

– Бог или Древний?!

– Марх, нет ли у тебя врагов среди них?

– Манавидан… Он?! Поссорить меня с Друстом из-за женщины? Погубить нас обоих?!

– Почему бы и нет? Согласись, это было бы разумно для твоего врага.

– Друст хотел привезти Эссилт мне, но на море произошло что-то?..

– Похоже на правду. Но это еще надо проверить.

Я отчаянно надеюсь, что всё это – козни Манавидана. Или кого угодно. В этот миг я готов благодарить любого врага, если окажется, что всё это – его происки.

Если окажется, что Друст и Эссилт не вольны в своей измене… какое это будет счастье!

Ком в горле, не дававший мне дышать последние недели, медленно отступает.

Мать. Рианнон. Ты мне поможешь.

Я не прошу многого: только скажи, есть ли заклятье на моей жене и Друсте. И еще прошу: поведай, кто это сделал?!

Король поспешно вышел из замка, даже не надев плаща. Дозорные недоуменно посмотрели на него, но поняв, что он торопится к ближайшему одинокому менгиру, тотчас потеряли интерес к странностям повелителя.

Он же идет прочь из мира людей – а зачем ему там плащ?

Сами дозорные ёжились под порывами холодного осеннего ветра и совсем не отказались бы сейчас сопровождать короля куда угодно, лишь бы там было потеплее.

А уж люди там живут или не люди – это мелочи. Раз король туда вот так вот, запросто, без плаща бегает, то и честному воину чураться нечего.

Марх дошел до менгира и свернул.

Попал он, к своему удивлению, тоже в осень, и даже, пожалуй, в позднюю. Только небо здесь было чистым, солнце – ярким и каким-то звонким, а пожелтевшая трава казалась златотканым ковром. Окрестности напоминали Корнуолл, Тинтагел высился там, где ему и положено.

– Матушка! Королева Рианнон! – крикнул Марх.

Всадница на белой лошади появилась почти сразу. Колокольцы на гриве ее коня тихонько звенели, и от их музыки у Марха отлегло от сердца.