– Ма Пинг, – сказал Ли Шен. – Я слышал, он теперь живет на верхнем этаже. Вместе с самим Навозным царем.

Трэн нахмурился.

– Однажды я уволил его. Десять тысяч лет назад. Лентяй и вор.

– Он такой толстый.

– Я видел его жену, – сказал Ху. – И сыновей. Оба невероятно жирные. Они каждый день едят мясо. Парни толще любых толстяков. Трещат от протеинов «ю‑текса».

– Ты преувеличиваешь.

– Толще нас.

Лао Ксиа почесал ребра.

– Бамбук толще тебя.

Трэн смотрел, как Ма Пинг открывает дверь фабрики и скрывается за ней. Прошлое остается в прошлом. Зацикливаться на прошлом – безумие. Там ничего не осталось. Нет больше ручных часов, любовниц, трубок с опиумом и нефритовых статуэток Гуаньинь, дарующей милосердие. Нет красивых кораблей, несущих в своих трюмах целые состояния. Он покачал головой и предложил почти докуренную сигарету Ху, чтобы тот взял остаток табака. Да, в прошлом для него ничего не осталось. Ма тоже в прошлом. И торговая компания «Три выгодные возможности». И чем скорее он это осознает, тем быстрее выберется из ужасной дыры.

Откуда‑то сзади выкрикнули:

– Эй, лысый! Ты влез без очереди! Становись в конец! Как все мы!

– Становись в очередь? – крикнул в ответ Лао Ксиа. – Не будь дураком! – Он указал вперед. – Посмотри, сколько сотен людей впереди! Не имеет значения, где он стоит.

Однако другие начали присоединяться к его воплям:

– Становись на свое место! Пай дуй! Пай дуй!

Волнения усиливались, и полицейские двинулись вдоль очереди, небрежно помахивая дубинками. Они не были белыми кителями, но особой любви к желтобилетникам не испытывали.

Трэн старался успокоить толпу:

– Конечно, конечно, я встану в очередь. Это не имеет значения.

Он попрощался и направился вдоль извивающейся змеи желтобилетников, пытаясь разыскать ее конец.

Безработных отпустили задолго до того, как он туда добрался.

Ночь, время копаться в отбросах. Ночь голода. Трэн охотился в темных переулках, избегая вертикальных жарких башен. Чеширы шипели и разбегались в разные стороны, свет метановых ламп мерцал и гас, город погружался во тьму. Трэна спеленала горячая бархатная темнота, полная вони гниющих фруктов, тяжелый влажный воздух давил на плечи. Неподвижный знойный мрак. Пустые рыночные стойки. На углу лицедеи исполняют стилизованные кадансы историй о Раване. По проспекту бредут домой сменные мегадонты, словно серые горы, их массивные тени следуют за золотым сиянием оторочки одежд погонщиков.

В переулках дети с блестящими серебряными ножами охотились за неосторожными желтобилетниками и пьяными тайцами, но Трэн знал, чего от них ждать. Еще год назад он бы их не заметил, но сейчас обладал параноидальным даром выживания. Эти существа не страшнее акул: их поведение несложно предсказать, и от них легко ускользнуть. Нет, не дикие охотники заставляли Трэна сжиматься от страха. Больше всего он боялся хамелеонов, обычных людей, работающих в магазинах, так мило с тобой здоровающихся – и без всякого предупреждения устраивающих скандал.

Он копался в горах мусора, гонял чеширов, пытался опередить их в поисках пищи. Трэн сожалел, что ему не хватает проворства, чтобы поймать и прикончить одного из этих почти невидимых потомков кошачьих. Он поднимал брошенные манго, внимательно изучал их своими старыми глазами, подносил поближе и отодвигал, нюхал, ощущал вонь пузырчатой ржи и отбрасывал в сторону, увидев красные крапинки внутренностей. Некоторые пахли неплохо, но даже вороны ими брезговали. Эти птицы охотно клевали гниющие трупы, но отказывались от пузырчатой ржи.

Дальше по улице слуги Навозного царя собирали в мешки помет животных, скопившийся за день, и закидывали их на трехколесные платформы: урожай ночи. Они с подозрением поглядывали в его сторону, а Трэн отводил глаза и брел дальше. В любом случае ему было нечего приготовить на украденном огне горящего помета, и он не мог его продать на черном рынке – монополия Навозного царя была нерушимой. Интересно, каково быть членом союза собирателей дерьма и знать, что твое выживание гарантировано наполнением машин для приготовления компоста на метановых утилизационных фабриках Бангкока? Но это опиумный сон; ни один желтобилетник никогда не попадет в закрытый клуб.

Трэн поднял очередное манго и замер, низко наклонясь и прищурившись. Затем оттолкнул в сторону плакат с жалобами на министерство торговли и листовки с призывами построить новый речной храм с золотым куполом, отбросил гнилую банановую кожуру и принялся все глубже зарываться в мусор. В самом низу он обнаружил испачканный и разорванный, но все еще читаемый обрывок объявления, которое, вероятно, висело на площади: … огистика. Корабельные перевозки. Торгов… И за словами великолепный силуэт «Вечерней звезды»: часть логотипа «Трех выгодных возможностей», три‑клипер, подгоняемый ветром, быстрый и стройный, точно акула: высокотехнологичный образец полимеров пальмового масла, под парусами белыми и надежными, как крылья чайки.

Трэна наполнила печаль, и он отвернулся, словно раскопал могилу и обнаружил, что в ней лежит он сам. Его гордость. И слепота. Из тех давних времен, когда он думал, будто способен конкурировать с чужеземными демонами и сделаться корабельным магнатом. Ли Ка Шинг или возрожденный Ричард Куок для новой Экспансии. Возродим гордость китайцев Наньяна, торговлю и перевозки! А здесь, как пощечина, лежит обрывок его эго, похороненный среди гнили, пузырчатой ржи и мочи чеширов.

Он пошарил вокруг в поисках других обрывков рекламного плаката, размышляя, звонит ли кто‑нибудь по прежнему номеру телефона, работает ли его секретарша на нового хозяина, возможно, малайца с безупречными происхождением и религией… Бороздят ли немногие оставшиеся корабли моря, посещают ли острова архипелага? Он заставил себя прекратить поиски. Даже будь у него деньги, он не стал бы звонить по знакомому номеру. Нет смысла понапрасну тратить калории. Он не сможет повторно перенести потерю.

Трэн выпрямился, распугав чеширов, подобравшихся совсем близко. На этом рынке ничего нет, кроме кожуры и несобранного помета. Он снова зря потратил свои калории. Съели даже тараканов и жуков. Ищи он хоть всю ночь напролет, все равно ничего не найдет. Слишком многие здесь побывали и рылись среди этих костей.

Он трижды прятался от белых кителей, когда пробирался домой, трижды нырял в темноту, а они с важным видом проходили мимо. Он же сидел, неподвижно скорчившись, проклиная свой белый костюм, который так хорошо заметен в темноте. В третий раз по его венам пробежал горячий суеверный страх. Казалось, его одежда богатого человека привлекала патрули министерства окружающей среды – похоже, они жаждали его смерти. Черные дубинки мелькали всего лишь в дюймах от его лица. Пружинные пистолеты сияли серебристым светом в темноте. Охотники находились так близко, что он мог бы сосчитать жуткие диски с острыми лезвиями в их джутовых патронташах. Белый китель остановился, чтобы помочиться в переулке, где прятался Трэн, и не заметил старика только из‑за того, что его напарник захотел проверить лицензию у собирателей дерьма.