– Ничего. Этот тоже на швалку угодит. Недолго ему летать. Отлеталшя.

– Но разве и впрямь уже скоро? – полюбопытствовал Д.

– Недельки череш три, – ответила сивилла, глядя белёсыми глазами на голубовато-зелёный залив. Или череш четыре.

– Через четыре! – поразился Д. – И никто об этом не знает? Просто чудовищно!

– Да, чудовищно, – согласилась старуха. – Но ешли кому шкажать, то не поверят. А ешли поверят, то будет ещё хуже. Предштавляете, что будет творитьшя, ешли поверят! Вшё погибнет раньше времени. Пушть лучше не верят. Я шначала вшем говорила, и никто не верил. И хорошо, что не верили. Пушть поживут шпокойно до шамого конца. Вы тоже не верьте. Разве можно этому поверить? Ерунда, конечно. Не верьте. Забудьте о шветопрештавлении. Забудьте! Живите в швое удовольштвие. Три недели не так уж мало. Живите и радуйтешь! И не пугайте никого попушту. Пушть вше живут и радуютшя. Пушть не ведают, что их ждёт.

– А вы-то откуда об этом знаете? – спросил Д., чувствуя, что ему становится страшновато.

– Мне вшё ижвештно, потому что я пророчица, – спокойно ответила старуха и, подняв с земли свою палку, медленно пошла прочь.

Костёр погас, но головни ещё тлели. Рыбак всё ещё рыбачил. Самолёты больше не появлялись. Маленькие волны бежали к берегу по светлой, безжизненной, плоской поверхности залива. Слева, на южном берегу, дымили трубы каких-то фабрик. Справа синела полоса невысокого лесистого северного берега. На горизонте, растворяясь в лёгкой дымке, маячил силуэт воздвигнутого на острове собора.

Старуха скрылась за кучами мусора. Из лежавшей поблизости полусгнившей деревянной бочки вылезла большая, толстая, рыжеватая крыса. Повертев головой и понюхав воздух, она стала осторожно пробираться к воде. Длинный голый хвост волочился за ней по земле, по щепкам, по битым стёклам, по какой-то мелкой белой крупе, по каким-то узким цветным лоскуткам. Одна из тряпочек зацепилась за хвост и волочилась вместе с ним дальше; крыса этого, видимо, не замечала. Оглянувшись, она поглядела на Д., пошевелила усами и спокойно пошла дальше. Д. стоял неподвижно и думал о конце света. Логичность старухиных рассуждений поразила его. Действительно: если сказать, не поверят, а если поверят, начнётся такое!..

Ещё немножко постояв и подумав, Д. двинулся вдоль берега и вскоре оказался на кладбище старых лодок и катеров. Оно выглядело куда романтичнее, чем обычная свалка.

Здесь у самого берега, ничем не прикрытые, никому более не нужные и брошенные на произвол судьбы, гнили, ржавели, коробились, разваливались и рассыпались в труху бывшие шлюпки, вельботы, швертботы, ялики, баркасы, моторные катера, парусные яхты и какие-то другие небольшие суда неизвестного Д. названия и назначения. Их беспомощность была вопиющей. Их вид был трагичен. Некоторые ещё держались на подпорках, сохраняя своё достоинство и как бы надеясь, что о них вот-вот вспомнят, починят их, покрасят их яркой краской и торжественно спустят на воду, после чего они снова будут ходить по заливу, и все станут любоваться ими, как любовались когда-то давно, в дни их далёкой молодости, а может быть, даже и больше будут любоваться, даже и больше будут восхищаться – как знать. Другие же лежали на боку, бесстыдно показывая своё дырявое, ветхое днище, с видом равнодушным и жалким, как и подобает покойникам. Третьи же были опрокинуты кверху дном. Их киль был обращён к небу, а руль как-то непристойно висел в воздухе. Некоторые судёнышки ещё не вполне потеряли свой первоначальный облик – большая часть их обшивки, надстройка и даже мачты были в сохранности, даже стёкла круглых иллюминаторов были, как ни удивительно, целы. Иные же представляли собою зрелище ужасающее, заставляя вспомнить о том, что всё в мире смертно, временно, преходяще, непрочно, всё подвержено тлению и распаду. Их почерневшие полусгнившие остовы были обнажены, и рёбра шпангоутов торчали зловеще и беспощадно. Казалось, что это было кладбище каких-то допотопных животных, давно покинувших планету, ставшую неудобной для их жизни.

На носу переломившегося пополам большого катера, некогда, видимо, элегантного, изящного, роскошного, быстроходного катера, ещё можно было прочесть название: «Стремительный». Д. представил себе, как гордо и надменно, упиваясь своим совершенством, нёсся этот белый красавец по синим волнам, оставляя за собой широкий, бурлящий пенный след, как вода окатывала его гладкую, покрытую лаком палубу, как трепетал флажок на его мачте, как ветер лохматил и теребил волосы некой прелестной, весёлой пассажирки, которая сидела рядом с капитаном, наслаждаясь свежим морским воздухом, великолепием моря и редкой для тех времён скоростью этого лёгкого, почти невесомого судна, за что и прозван он был Стремительным. Где теперь тот молодой, знающий своё дело, уверенный в себе, счастливый капитан? Куда подевалась его кудрявая белокурая мягкая бородка и его шикарная фуражка с коротким чёрным козырьком и огромной золотой кокардой? И что стало с очаровательной юной пассажиркой? «Жива ли она?» – подумал Д. со вздохом, позабыв уже о том обстоятельстве, что пассажирку эту он сам придумал и, быть может, никогда никаких пассажирок на этом катере не катали по той причине, что катер не был пассажирским, что был он приписан к военно-морскому ведомству и ездили на нём только важные судовые адмиралы с ленточками орденов и значками военных академий на кителях. Д. вспомнил, как мечтал он в отрочестве стать моряком, с каким усердием делал модели кораблей, с каким наслаждением произносил названия мачт и парусов – фок-мачта, бизань-мачта, бушприт, стаксель, кливер, с каким благоговением он разглядывал шхуны, подолгу стоявшие у набережной, а после уплывавшие в неведомые края и бороздившие воды далёких безбрежных океанов. Д. вспомнил также, что моряком он так и не стал по разным причинам, и, вздохнув ещё раз, покинул этот печальный корабельный погост. «Странная всё же была старуха», – подумал Д., выходя на ближайшую улицу.

Комментарий

Любовь к свалкам, разумеется, противоестественна. Но мало ли противоестественного, непонятного, необъяснимого, а подчас и попросту абсурдного встречается на нашем пути? Очевидно также и то, что сивиллы теперь большая редкость, и Д. изрядно повезло, а может быть, наоборот, весьма не повезло с этой беззубой прорицательницей. Ещё неизвестно, что повлечёт за собою эта встреча, ещё не ясно, к чему это всё и что из этого выйдет. Что же касается крысы, то это тоже довольно странно. Чем такое животное может питаться на свалке? А она была достаточно упитанна и ничем не озабочена. Можно, конечно, предположить, что крыса живёт не на свалке, а где-то неподалёку, где водится съестное, что она приходит на свалку погулять и подышать чистым морским воздухом. Допустим, что так оно и есть на самом деле. А в том, что Д. мечтал когда-то стать мореплавателем, нет ничего удивительного. Многие в молодости упиваются романтикой и рвутся в места отдалённые и опасные. Многие, правда, как ни грустно, в зрелые годы уже не проявляют к романтике никакого пристрастия, уже не склонны противоборствовать слепым природным стихиям и тихо сидят по домам, предаваясь занятиям скромным и непритязательным. Но, вероятно, в этом проявляется некая закономерность, свойственная человеческому естеству. Но, вероятно, так оно и должно быть.