Зрелище было странное. Оно напоминало кинематограф начала века. «Глухонемые!» – догадался Д. Ему вдруг стало совестно, что он всё слышит и умеет говорить. Он отвернулся, но вскоре не вытерпел и опять взглянул на глухонемых. Его разбирало любопытство, глупое, животное, непреодолимое и непристойное любопытство. С таким же чувством отдалённые предки Д. следили когда-то за процедурой публичной казни. Д. опять отвернулся, успев заметить, что глухонемая женщина собирается выходить.

В автобус влез изрядно захмелевший человек. Ноги у него подгибались. Голова его моталась из стороны в сторону. Пиджак был расстёгнут. Рубашка вылезла из брюк и висела некрасиво. Он хватался за поручни, стараясь сохранить вертикальное положение, и наваливался на сидящих пассажиров.

– Осторожнее, гражданин! – сказал ему кто-то.

– Да стойте же вы на ногах! – сказал ещё кто-то.

– Напились, так сидите дома! – произнёс ещё кто-то.

– Не хулиганьте! – крикнула какая-то пассажирка.

– Эк тебя развезло! – добродушно заметил какой-то пассажир.

– Дурачьё! – промолвил вдруг пьяный. – Чего вы тут расселись? Куда вы едете? Зачем? Вы думаете, что вы куда-нибудь приедете? Недоноски! Куда идёт этот автобус? Я вас спрашиваю – куда идёт этот автобус? Молчите! Едете, и не знаете куда! Живёте, и не ведаете зачем! Плывёте, и понятия не имеете, куда вас несёт течением! Трезвенники! Потребители общественного транспорта! Добропорядочные питекантропы! Образованные неандертальцы! Вы думаете, что если вы движетесь, ваше движение непременно имеет смысл!..

– Замолчите! – сказали пьяному.

– Прекратите! – крикнули ему.

– Высадить его надо! – сказал кто-то. – Пусть едет на такси!

– Таких не берут в такси, – произнёс кто-то.

– Так пусть топает пешком! – не унимался кто-то.

– Пешком ему не дойти, пешком он не может. Вы же видите, в каком он свинском состоянии, – продолжал кто-то.

– Так что же, мы должны его терпеть?

– Да, придётся его потерпеть.

– Ну это вы бросьте! Этого ещё не хватало! С какой это стати нам его терпеть?

Водитель, видимо, слышавший монолог пьяного, сказал в микрофон:

– Граждане! Не слушайте хулигана! Сохраняйте спокойствие! Автобус едет точно по своему маршруту!

– Я сам выйду, – сказал пьяный угрюмо. – Я сам не желаю ехать с вами в этом дерьмовом автобусе, в этой телеге, в этой колымаге, в этом катафалке! Я сам не хочу больше ехать по этому паршивому маршруту! Я сам вас навеки покину!

Сказав это, пьяный, шатаясь, стал пробираться к выходу.

– Не пускайте его! – крикнула какая-то сердобольная женщина. – Он же не доберётся до дому! Он же заблудится! Он же под машину попадёт!

– Не мешайте ему, пусть выходит, – сказал Д., – он хочет на свободу. Не попадёт он под машину. – А сам подумал: «Этот тоже что-то предчувствует, чего-то боится, чем-то озабочен, не иначе».

Дверь открылась. Пьяный выпал из автобуса на асфальт.

– Подождите, подождите! – закричали все шофёру. – Вы его задавите! Он под колёса угодит!

– Ну его к дьяволу! – крикнул шофёр в микрофон. – Я сейчас милицию позову! Он у меня в вытрезвителе переночует! Я ему, подонку, устрою сервис!

Пьяный медленно встал на четвереньки, потом поднялся во весь рост, погрозил кулаком автобусу и неверной походкой, колеблясь и спотыкаясь, побрёл прочь.

В автобус, кряхтя, влез маленький плешивый старичок с большой, дряхлой, ожиревшей от старости немецкой овчаркой. Собака стала тыкаться носом в ноги пассажирам. Кто-то сказал недовольно:

– Собак надо возить в намордниках!

– Она не кусается, – кротко сказал старичок. – Она за всю свою жизнь никого ещё ни разу не укусила.

– Мало ли что не укусила! – не умолкал недовольный. – А сейчас возьмёт и укусит! Кто знает, что у неё на уме! Развели собак! Проходу от них нет! И что в них хорошего? Жрут и гадят – только и всего!

– Нюся, иди сюда! – позвал старичок собаку, усаживаясь рядом с кабиной шофёра. Собака подошла и положила морду ему на колени. Морда была умная, добрая и печальная. «Старые собаки всегда печальны», – подумал Д., сочувствуя старику и его овчарке.

– Успокойся, Нюсечка, не нервничай! – тихо говорил старик, поглаживая собаке голову. – Успокойся, нам недалеко ехать, совсем недалеко. Через две остановочки мы выйдем.

– Вот именно! – сказал тот же недовольный. – Две остановки можно было и пешком пройти! Ишь взяли моду! Собак в автобусах возят!

– Нюся не совсем здорова, ей трудно ходить, – так же тихо произнёс старичок.

– Отстаньте вы от собаки! – не выдержал Д. – Она вас не трогает! Я бы на её месте вас искусал!

– А я с вами, гражданин, не разговариваю! – зашипел недовольный. – И очень хорошо, что вы не на её месте! Не то бы вы мигом очутились там, где положено!

Д. не ответил. Собака посмотрела на него с благодарностью. Старичок – тоже.

В автобус ввалилась компания весёлых, но, кажется, трезвых молодых людей с магнитофоном. Из аппарата неслась какая-то зверская музыка, ещё более оглушительная, чем рёв умолкнувшего младенца.

Музыка сопровождалась неумолчным и вроде бы беспричинным хохотом жизнерадостных и, видимо, вполне счастливых, юношей.

«Это уже слишком!» – сказал себе Д. и вышел на ближайшей остановке. До дому оставалось недалеко, и остаток пути он прошёл пешком.

«Нет, неспроста повстречалась мне эта беззубая ведьма на свалке!» – думал Д., подходя к своему парадному. Из парадного выносили большой платяной шкаф. Рядом с парадным стоял громоздкий автофургон с надписью на борту: «Перевозка мебели». Дверцы шкафа были открыты настежь. В шкафу болтались вешалки. На дне его валялись какие-то тряпки.

«Хоть бы дверцы закрыли, – подумал Д., – неудобно же нести! Кретины!»

Дверцы вдруг захлопнулись сами, и шкаф стали затаскивать в автофургон. Он плохо затаскивался, и тащившие переругивались.

– Правее, мать вашу! – кричал один.

– Повыше! – говорил другой.

– Надо его развернуть! – советовал третий.

– Не надо его разворачивать, и так влезет! – возражал четвёртый.

– На хрена делают такие жуткие шкафы! – высказывался пятый. – Он же как дом! Вырежи окошки, живи себе и радуйся.

Шкаф наконец-то скрылся в фургоне.

«А что если и правда? – думал Д., поднимаясь по лестнице. – А что если и в самом деле? А что если старухино пророчество сбудется? А что если действительно скоро конец? Шкафы какие-то тащат. Переезжают куда-то. Бегут куда-то, бегут! Отчего бегут? Зачем? С какой, собственно, целью? Всё одно к одному, – продолжал думать Д., входя в свою крохотную однокомнатную квартирку, затворяя за собою дверь, снимая плащ и вешая его на вешалку. – Всё вызывает подозрения. Всё наводит на мрачные мысли. Всё как-то тревожно».