– Могла бы съездить на автобусе в Гастингс. Походить по магазинам, и так далее.

– Могла бы.

Развивать эту мысль он не стал, поскольку уже обдумал ее и отбросил. Надеялся он лишь на то, что это место она сочтет настолько тихим, что уедет домой, в город, и оставит его с миром. Он тихонько рыгнул, ноздри миссис Криппс дрогнули, но она притворилась, будто ничего не слышала. И решила перевести разговор на что-нибудь несущественное.

– Как думаете, что будет дальше с Гитлером и всем прочим? – спросила она.

– Если хотите знать мое мнение, миссис Криппс, по-моему, все это имеет значение только для газет и политиков. Буря в стакане, нагнетание паники. Для тревоги нет никаких причин. А на случай, если Гитлер зарвется, есть линия Мажино.

– Ну, хоть что-то, – согласилась она, понятия не имея, о чем он говорит. Линия? Что еще за линия? Где? Нипочем бы не подумала, будто бы какая-то линия что-то значит. И она вернулась к праву и обществу. – А если спросите меня, мистер Тонбридж, я так скажу: лучше бы Гитлер ни к кому не лез.

– Да уж, миссис Криппс, но не забывайте, он ведь иностранец. Ну что ж, – он поднялся, – ружья мистера Эдварда сами собой не почистятся. Признаюсь, это было очень мило. Приятное разнообразие. Возможность наконец-то поговорить, – добавил он, чтобы она поняла, что он сделал в ее пользу сравнение с кое-кем другим.

Миссис Криппс вскинула голову, и огромная заколка-невидимка выпала из ее прически на кухонный стол.

– Всегда пожалуйста, – отозвалась она, возвращая невидимку на место.

* * *

Вечером соседка матери Зоуи позвонила с известием, что у той сердечный приступ, а присматривать за ней некому. Поэтому на следующий день Руперт повез Зоуи на станцию.

– Я уверена, что задерживаться там не придется, – сказала она, имея в виду, что оставаться у матери ей отчаянно не хочется.

– Побудь там, сколько понадобится. А если ухаживать за ней проще у нас дома, перевези ее туда. – С тех пор, как Зоуи вышла замуж, ее мать переселилась в крохотную квартирку.

– О, нет! Вряд ли ей там понравится, – мысль о том, что придется и ухаживать за матерью, и хозяйничать в пустом доме без помощи Эллен, ужаснула ее. – Уверена, мама предпочтет побыть у себя дома.

– В любом случае, позвони мне и сообщи, как идут дела. Или я тебе позвоню, – он вспомнил, как боится его теща междугородних звонков по телефону. Он донес чемодан Зоуи до кассы и купил ей билет. – У тебя достаточно денег, дорогая?

– Думаю, да.

На всякий случай он дал ей еще пять фунтов. Потом поцеловал ее: благодаря высокой пробковой подошве туфель, ее голова находилась выше над его плечом, чем обычно. Накануне вечером они поссорились, споря в постели о том, стоит ему идти работать в отцовскую компанию или нет. Обнаружив, что он так и колеблется в нерешительности, она попыталась угрозами и насмешками добиться своего, и на этот раз он вышел из себя, а она дулась, пока он не извинился, а потом плакала, пока не вынудила его мириться обычным способом, только это было не так приятно, как всегда. И вот теперь, прощаясь с ним, она сказала: «Я знаю, что ты поступишь правильно» и увидела, как его строгое и усталое лицо озарила улыбка. Он еще раз поцеловал ее, а она добавила:

– Я знаю, что ты примешь верное решение.

К счастью, подъехал поезд, и отвечать ему не пришлось.

Но когда она уехала, а он вернулся в машину, отгоняя чувство блаженного облегчения, то понял, что окончательно запутался во всей этой истории.

* * *

Жизнь в одной комнате с Анджелой бесила Луизу и Нору: Анджела вела себя или как кинозвезда, или как школьная директриса, и они не могли решить, что хуже, поэтому задумали переезд. Единственным подходящим помещением была одна из мансард, попасть в которую можно было по узкой крутой лестнице, скрывающейся за дверью чулана. Вскарабкавшись по ней, они очутились в вытянутой комнате с так круто наклоненным потолком, что стоять выпрямившись здесь можно было лишь посредине комнаты. В обеих торцовых стенах помещалось по маленькому окну в свинцовой раме, украшенному пыльной паутиной. Здесь слабо пахло яблоками, пол густо усеивали дохлые синие мухи. Луизу мансарда не вдохновила, а Нора пришла от нее в восторг.

– Мы отмоем здесь все, побелим стены и потолок, и будет чудесно!

Так они и сделали, и надежды оправдались. Занимаясь побелкой, они переоделись в купальные костюмы, потому что наверху было ужасно жарко – до тех пор, пока один из мастеров, из тех, кто всегда что-нибудь строили по распоряжению Брига, не пришел и не привел оконные рамы в порядок, чтобы окна открывались и закрывались. Пока они белили, завязался разговор, который, по мнению Луизы, изменил ее жизнь. Она разглагольствовала о своей карьере, а Нора внимательно слушала и, казалось, Луиза произвела на нее глубокое впечатление своей мечтой играть Гамлета в Лондоне.

– А разве тебе не придется для начала играть в какой-нибудь постоянной труппе – ну, знаешь, в Ливерпуле, Бирмингеме или еще где-нибудь?

– О, нет, вряд ли. По-моему, это скучно. Нет, я поступлю в какую-нибудь театральную школу – Центральную или Академию драматического искусства, а когда буду играть в постановках в конце семестра, меня заметят. Вот такой у меня план.

– Тебя обязательно заметят. Ты потрясающая. – В прошлом году летом Луиза читала несколько отрывков из Шекспира, и ее Офелия растрогала Нору до слез. – Но почему Гамлета? – после паузы спросила она. – Почему не Офелию?

– Это же такая крошечная роль! А Гамлет – лучшая роль в мире. Естественно, я хочу играть его.

– Ясно, – она произнесла это уважительно, не пытаясь спорить или осаживать ее, как делало большинство слушателей.

– А пока, разумеется, вместо того, чтобы делать карьеру, приходится впустую тратить время с мисс Миллимент. И мне даже не говорят, когда наконец отпустят меня в театральную школу. Вот у остальных все просто. Полли всего лишь хочет иметь свой дом, чтобы разместить там свою коллекцию, а Клэри – стать писателем, так что чем она пока занимается, неважно… Все, этот кусочек я докрасила. Давай передохнем.

Они сели у окошка и преломили батончик Crunchy. Наступила мирная пауза.

– А ты чем займешься? – спросила Луиза от нечего делать: интересного ответа она не ждала.

– Обещаешь никому не рассказывать?

– Обещаю.

– Так вот… я пока еще не уверена на все сто, но… думаю, я стану монахиней.

– Монахиней?

– Да, только не прямо сразу. Следующим летом мама отправит меня в какой-то пансион, где девушек учат готовить еду, так что сначала я займусь учебой. Придется, потому что за пансион платит тетя Лина, а она страшно сердится, если не сделать так, как хочет она.

– Но готовить еду – или чем там еще занимаются! Зачем этому учиться, если ты все равно будешь монахиней?