После продолжительного купания и выпитого бокала ей стало значительно легче. Разумеется, джин и горячая ванна считались надежным, хоть и старомодным способом вызвать выкидыш, однако она осознала, что в ее отношении к этому есть какой-то оттенок нерешительности или малодушия. На самом деле ей просто хотелось не быть беременной: доктор Баллатер как-то ухитрился внушить ей чувство неловкости за мысли о намеренном достижении такой цели. Разговор об этом с Гермионой теперь казался невыполнимой задачей. Возможно, Гермиона охотно порекомендует кого-нибудь, но неизвестно, насколько надежным и скрытным окажется этот человек. Интересно, сколько друзей (точнее, людей, с которыми они с Эдвардом ужинали, ходили в театры и танцевали) когда-либо оказывались в таком положении? Наверняка кто-нибудь да оказывался, но беда в том, что никто из них ни разу не упоминал об этом, а тем более не обсуждал подобные темы. Как само собой разумеющееся было принято считать, что сначала рожаешь столько детей, сколько хочешь иметь, а потом пользуешься средствами предохранения и надеешься на лучшее. Ей вспомнилось несколько женщин, у которых появились так называемые «последыши», и те из них, с которыми она дружила, всегда говорили, как это чудесно и как им было легко, ведь они уже знали, что их ждет.

Если бы она выбрала карьеру, все было бы совсем по-другому. Когда она состояла в труппе, она знала, что некоторые девушки в ней беременели, но дух преданности делу был настолько силен (она помнила стертые в кровь ноги, выступления, когда танцуешь с мучительной болью в порванных мышцах, а в перерыве между репетициями лежишь в постели, потому что Дягилев не платит труппе уже третью неделю, и приходится довольствоваться пинтой молока и двумя булочками в день), что подпольные аборты воспринимались просто как еще один жизненный риск. Однако, выйдя замуж, она оставила это общество ради того, где женщины посвящали себя только детям и надзору за слугами. Жизнь – одна большая мужская западня, думала она, и секс, даже мысли о котором оказываются западней для женщин, если учесть, к чему все сводится в действительности – к долгим часам и годам мучительной, неприятной, бесконечно нудной близости, по непонятной причине не приносящей удовлетворения, – просто то, что меняют на комфорт и уверенность положения супружеской пары и на в остальных отношениях приятное времяпрепровождение… в конце концов, возьмем, к примеру, знакомых ей незамужних женщин! Ей бы ни за что не хотелось быть одной из них – тех, для кого окружающие не скупятся на снисходительную жалость! Даже если бы она продолжала танцевать, сейчас ее карьера была бы уже в прошлом – по крайней мере, ее лучшие годы. Ей вспомнилась мисс Миллимент. Никто не захотел жениться на мисс Миллимент, и она, уродливая и одинокая, прожила всю жизнь в страшной бедности, а когда дети перестанут брать у нее уроки, она будет еще беднее. Обязательно надо сделать что-нибудь для мисс Миллимент. Можно пригласить ее в Суссекс на каникулы, но это будет непросто: Эдвард недолюбливает ее, а ей придется ужинать вместе с ними, но так или иначе, она заслуживает отдых без каких-либо расходов. Надо бы поговорить с Сибил и выяснить, не сможет ли она чем-нибудь помочь. В прошлый раз, когда Вилли заговорила об этом с Эдвардом, он напомнил, что мисс Миллимент зарабатывает семь фунтов и десять шиллингов в неделю – в три раза больше, чем автобусный кондуктор, а ему, скорее всего, еще кормить семью. «А она женщина», – добавил Эдвард так, словно одно это удешевляло ее потребности в крыше над головой, еде или одежде. «Обязательно что-нибудь сделаю», – пообещала себе Вилли, чувствуя себя удачливой, виноватой и немного напуганной, как часто бывало после вылазок за границы собственной неудовлетворенности.

К этому времени она успела одеться в кремовый фуляр в темно-синюю крапинку: прохладное маленькое платье с коротким жакетиком к нему – по словам Гермионы, наряд, который подойдет для любого вечера, припудрилась, нанесла немного сухих румян и накрасила губы помадой неброского цвета, надела наручные часы, сменила сумочку. Убирать одежду Эдварда ее не тянуло, лучше бы вторую порцию джина, но это, пожалуй, неблагоразумно. Наполнив сигаретами портсигар, она сошла вниз. Сначала она еще раз позвонит в клуб Эдварда, а если его там нет, позвонит Хью и выяснит, не сводит ли он ее поужинать.

В клубе его не было. А Хью как раз вернулся из конторы и, по его словам, собирался принять ванну. За городом ничего не случилось? Вилли объяснила, что она сейчас в Лондоне.

– Эдвард куда-то запропастился, – сказала она. – Мисс Сифенг сказала, что он ушел из конторы в обед, а куда – неизвестно. В клубе его нет. Ты, случайно, не знаешь, где он может быть?

После паузы Хью ответил:

– Понятия не имею. Послушай, почему бы тебе не поужинать со мной? Ты согласна? Отлично. Я заеду за тобой через час.

Она вешала трубку, когда услышала, как открылась входная дверь, раздался голос Эдварда, потом женский смех. Кто бы это мог быть, думала она, направляясь в холл.

В холле рядом с Эдвардом стояла высокая, смуглая, довольно привлекательная женщина, которую Вилли видела впервые. На ней было свободное белое пальто, спущенное с плеч; при виде Вилли вошедшие отступили друг от друга, правая рука Эдварда, скрытая под пальто, появилась на виду, и он воскликнул:

– Боже милостивый! Вилли? Я понятия не имел, что ты приедешь! – и он шагнул к ней и поцеловал.

– Я приехала всего на один день. А потом решила задержаться.

– Прекрасно! Да, а это Диана Макинтош. Вы, кажется, не знакомы. Мужу Дианы принадлежат те превосходные охотничьи угодья в Норфолке, о которых я тебе рассказывал. Мы обедали вместе перед тем, как ему, бедняге, понадобилось уехать в Шотландию, так что мы проводили его, и я привез Диану к нам выпить.

Пока он говорил все это, ей в голову закралась мысль настолько ужасная, что она на миг оторопела, а потом сразу же исполнилась недоверия и стыда за то, что вообще подумала о таком немыслимом, вопиющем коварстве. Приглашая миссис Макинтош в гостиную, извиняясь за беспорядок, поднимая жалюзи и убирая увядшие гвоздики в дальний угол, она решительно старалась делать вид, будто ничего подобного и не думала.

– Кажется, наша несносная горничная исчезла, – заключила она.

– О, с ними столько мороки, верно?

Улыбалась она очаровательно, короткие пряди светлых волос были по последней моде уложены короткими, похожими на рожки, завитками. Ей лет тридцать восемь, подумала Вилли.

– Так вы живете в Норфолке, миссис Макинтош?

– Прошу вас, зовите меня Дианой. Нет, на самом деле в Лондоне. А в Норфолке Ангус управляет охотничьими угодьями своего старшего брата. Сейчас он уехал в Шотландию за старшими детьми, у которых скоро снова начнутся занятия в школе.

– Сколько же у вас детей? – эти сведения немного успокоили ее.

– Трое. Иэну десять, Фергусу восемь, а Джейми – три месяца.

Последыш, подумала Вилли. Интересно, хотела его Диана или нет.

Эдвард внес поднос с напитками. Диана заговорила:

– А я как раз рассказывала вашей жене о том, что Ангус любезно согласился привезти детей. Они провели лето у своей бабушки в Истер-Росс.