Почти столько же времени, сколько человек летает в космос, он стремится выбраться из космического корабля в открытое пространство. Отчасти им движет стремление осуществить мечту об одиноком парении в безграничности космоса, во время которого он связан с кораблем лишь фалом, словно пуповиной с матерью. Однако выходы в открытый космос имеют и практический смысл. Способность передвигаться от одного корабля к другому, исследовать поверхность планет или (особенно в отношении Международной космической станции) осуществлять техобслуживание, ремонт и сборочные работы за бортом имеет решающее значение для длительных космических путешествий.

Первым в открытый космос вышел космонавт Алексей Архипович Леонов в 1965 г. Он открыл крышку люка корабля «Восход», выплыл наружу на жгуте шлангов и сообщил Москве: «Земля совершенно круглая», – вероятно, разочаровав сторонников идеи плоской Земли во всем мире. Это был триумфальный момент советской космической программы, но через 12 минут Алексей Архипович обнаружил, что не может вернуться в корабль через люк. Из-за сбоя или конструктивного недостатка его скафандр так раздулся, что не проходил через узкое отверстие. Космонавту пришлось выпустить из скафандра часть драгоценного воздуха, чтобы протиснуться внутрь, причем давление настолько снизилось, что он едва не потерял сознание. Не слишком многообещающее начало эпохи выходов в открытый космос! Однако с тех пор больше 200 человек благополучно парили в этой безграничной черноте.

Хотя некоторые аспекты выходов в открытый космос упростились, они не стали менее опасными. Всего несколько лет назад гермошлем астронавта Луки Пармитано стал наполняться водой, что едва не закончилось трагической нелепостью – смертью в космосе от утопления. Выходы в открытый космос намного опаснее любого другого нашего занятия на орбите: так много переменных факторов, так много оборудования, которое может отказать, и процедур, которые могут пойти наперекосяк. Снаружи мы крайне уязвимы.

Как пилот и командир космического шаттла, я не имел возможности совершить выход в открытый космос. Астронавты-специалисты проходили сотни часов подготовки к работе вне корабля, пока я учился летать и командовать экипажем. Большую часть эры шаттлов мы, пилоты, знали, что из-за разделения труда нам не представится шанс надеть скафандр и выйти в космос. Шаттл мог безопасно вернуться после гибели или ранения специалиста, но без пилота или командира возвращение значительно усложнилось бы. Сейчас, однако, другая эпоха, и в этой экспедиции на МКС мне повезло.

Подготовка к выходу из корабля занимает очень много времени. Мы заранее планируем со всей возможной тщательностью, что будем делать и в каком порядке, чтобы свести к минимуму проблемы и к максимуму – эффективность и результативность. Мы готовим скафандры, проверяем и перепроверяем все компоненты, поддерживающие нашу жизнь в космическом вакууме, подбираем и подготавливаем инструменты – все они специально разработаны для использования при нулевой гравитации в неповоротливых перчатках.

Сегодня утром я встал в полшестого и все делал в спешке, чтобы весь день идти с опережением циклограммы. Надел памперс и костюм водяного охлаждения (КВО), который мы надеваем под скафандр, – нечто вроде белья с длинными рукавами и штанинами и со встроенной системой кондиционирования, работающей при условии подключения к скафандру. Затем я наскоро позавтракал продуктами, отобранными с вечера для экономии времени, и направился в шлюзовой отсек облачаться в скафандр. Я стремился возможно раньше оказаться в шлюзе, поскольку убежден: в случае сложной работы, если вы не опережаете график, значит, вы уже от него отстали.

Мы с Челлом час дышали чистым кислородом, снижая содержание азота в крови, чтобы не страдать от декомпрессии (кессонной болезни). Кимия – оператор поддержки этого выхода в открытый космос, и его задача – помочь нам снарядиться, проконтролировать процедуру десатурации и проследить за шлюзовым отсеком и его системами. Казалось бы, скромная роль – прочитать процедуры из нескольких сотен шагов, – но критически значимая для Челла и меня. Без посторонней помощи надеть и снять скафандр практически невозможно, и, если Кимия совершит малейшую ошибку – например, неправильно наденет на меня ботинок, – я рискую погибнуть страшной смертью. В скафандр встроена система жизнеобеспечения, поддерживающая циркуляцию кислорода, поглощающая выдыхаемый углекислый газ и прокачивающая охлаждающую воду через трубки, покрывающие тело, чтобы я не перегрелся. Несмотря на невесомость, скафандр все-таки имеет массу. Кроме того, он жесткий и неповоротливый и в нем сложно двигаться.

Я натянул нижнюю часть скафандра, и Кимия помог мне втиснуться в жесткую кирасу. Едва не вывихнув плечи, до предела выпрямив локти, я протолкнул руки в рукава, а голову – в шейное кольцо. Кимия подключил фал коммуникаций костюма водяного охлаждения, затем герметично соединил штанины и кирасу скафандра. От каждого соединения между элементами скафандра зависит жизнь. Последнее действие – надевание гермошлема. Мой смотровой щиток дополнен линзами Френеля, чтобы я хорошо видел без очков или контактных линз. Очки могут соскользнуть, особенно если вспотеешь, а поправить их, когда на тебе гермошлем, невозможно. Контактные линзы допустимы, но мои глаза плохо на них реагируют.

Когда мы были одеты, Кимия отбуксировал в шлюз сначала меня, затем Челла, чтобы мы сберегли силы для предстоящей работы. Мы парили там и ждали, пока из шлюзового отсека перекачают воздух в пространство станции. Воздух – ценный ресурс, и мы стараемся не выбрасывать его за борт.

Тишину нарушает голос Трейси:

– Итак, ребята, Скотт ведет, начинайте перемещение к своей рабочей зоне.

«Перемещение» означает, что мы должны передвигаться, перебирая руками, по сплошным линиям поручней, прикрепленных к наружной поверхности станции. На Земле ходят с помощью ног; в космосе, особенно за бортом, используют руки. В том числе и поэтому перчатки – исключительно важная часть снаряжения при выходе в открытый космос.

– Вас понял, – отвечаю я Трейси.

Я перемещаюсь к своей первой рабочей площадке на правой стороне гигантской фермы космической станции, периодически оглядываясь на фал, чтобы проверить, как он движется и не зацепился ли за что-нибудь. Сначала возникает ощущение, словно я, переставляя руки, ползу по полу. Как повреждена внешняя оболочка станции! Микрометеориты и космический мусор бомбардируют ее 15 лет, оставляя мелкие углубления и царапины, даже сквозные, с зазубренными краями, пробоины в поручнях. Это немного тревожит, особенно когда ты снаружи, защищенный от очередного удара только несколькими слоями скафандра.

Пребывание вне космической станции, безусловно, неестественное состояние. Мне не страшно, думаю, это свидетельствует об уровне подготовки и о моей способности отвлекаться от второстепенного. Если бы я на мгновение погрузился в рефлексию, то мог бы совершенно утратить присутствие духа. Когда появляется солнце, я ощущаю его жар. Через 45 минут оно заходит, и я чувствую всю глубину провала в холод, от плюс до минус 132 °С за считаные минуты. Чтобы пальцы не замерзали, в перчатках есть нагревательные элементы, но пальцы ног лишены этого преимущества. (К счастью, мой вросший ноготь за несколько недель зажил сам без дополнительного лечения, иначе сейчас мне пришлось бы еще тяжелее.)