— Хитро придумано.

— Видать, на века строили.

— Сто лет ищи источник — ни за что не догадаешься полезть в болото.

— Камни тесаны на совесть, и пригнаны — будь здоров!

— Это не беда, — авторитетно заметил коротышка. — Сейчас мы им устроим подарочек, — тем, кто в крепости. Ну-ка, ребята, все разом навалились на стенку!

— Да на кой черт ломать всю стенку, — возразил долговязый. — Можно отвести ручеек в сторонку, в болото — и баста.

— Всем отойти! Живо! Сооружение не трогать! — Резко приказал Миллер. — Живо! Таков приказ генерала Четопиндо…

Обратный путь показался намного тяжелей. Все устали, и каждый шаг по вязкому болоту давался с трудом. Кроме того, приходилось тащить старика — идти самостоятельно он уже не мог.

— Зачем нам эта падаль? Бросить ее в болоте — и делу конец, — предложил долговязый, когда подошла его очередь нести сухонького старика.

— Не бросай, — сказал Миллер. — Он еще покажет нам подземный ход в цитадель. — Время от времени он подламывал камышинки, обозначая путь к акведуку.

Старик дышал со свистом, тяжело, словно загнанная лошадь. Выбравшись из болота, они опустили его на траву и повалились рядом, обессиленные.

Внезапно старик вздрогнул и вытянулся.

— Умер, — произнес, бегло осмотрев его, опытный в таких делах немец.

Местная электростанция Королевской впадины в ту ночь, когда Новак бежал из-под стражи, испортилась. Это, на первый взгляд малозначительное, обстоятельство существенным образом повлияло на дальнейшие события.

В порту в ту ночь работа шла при факелах, которые разрывали тьму на неровные колеблющиеся куски.

…Появление Гульельмо Новака в порту и его пламенная речь всколыхнули докеров. В этом расчет генерала Четопиндо оказался безошибочным, однако он не рассчитал, что докеры смогут оказать полицейским и шпикам в штатском столь яростное и сильное сопротивление. Вся портовая территория превратилась в поле боя. Стычки шли в каждом закоулке, у каждого строения.

Затем на несколько часов наступило затишье.

Обе стороны готовились к решительным действиям, перегруппировали силы.

Докеры, руководимые Орландо Либеро, прорвали заслон и ушли в цитадель, унеся с собой тело Гульельмо.

На рассвете его схоронили, выдолбив неглубокую могилу в каменистой крепостной почве.

Слово прощания произнес Орландо. Когда он закончил, к могиле подошел Гуимарро.

— Партия учит нас честности, — сказал он. — И хотя, возможно, кто-то сочтет, что здесь, над могилой нашего товарища, не время и не место произносить горькие слова, я все-таки произнесу их. Это мой долг. — Гуимарро прислушался к выкрикам полицейских, которые доносились из-за высоких крепостных стен. — Мне трудно это сказать, но еще труднее промолчать. В том, что произошло, виноват Гульельмо Новак, наш товарищ, которого мы все любили. Он нарушил решение Центрального комитета вести в стране предвыборную агитационную работу, не поддаваясь на провокации. Власти спят и во сне видят какой-нибудь предлог, чтобы обрушиться с репрессиями на трудящихся, поставить Демократическую партию вне закона, одним махом перечеркнуть свободы, добытые в течение долгих лет изнурительной и кровавой борьбы… Это он, наш товарищ Гульельмо Новак, самовольно, не считаясь ни с кем, поднял стачку в Королевской впадине. О последствиях распространяться не буду — уверен, мы испытаем их в самое ближайшее время.

Докеры зашумели, Орландо остановил их жестом.

Вперед шагнул Рамиро:

— Твои слова прозвучали не вовремя, Франсиско!

— Нет, вовремя, — сказал Гуимарро. Нужно назвать вещи своими именами. Не нужно замазывать наши промахи. Нужно, чтобы на наших ошибках, если мы погибнем, учились другие… Мир твоему праху, Гульельмо, — закончил он и бросил в могилу ком влажной земли. — Ты навсегда останешься в нашей памяти!..

За крепостными стенами громыхнуло один за другим несколько разрывов. Дыхание близкой — рукой подать — опасности коснулось суровых лиц докеров. Они, конечно, еще не знали, что правительство так и не решится применить против них артиллерию, опасаясь общественного мнения за рубежом.

Рамиро подошел к Люсии и сжал ее руку.

— Ты не жалеешь, что вчера пошла со мной в порт? — шепнул он ей.

— Я благословляю судьбу, что оказалась вместе с тобой.

Орландо Либеро шагнул к изголовью могилы. Все ждали, что он ответит Гуимарро.

— Вы все знаете, что у меня были разногласия с покойным, — глухо произнес Орландо. — Но я преклоняюсь перед Гульельмо, его чистотой и героизмом. В этот трудный час я призываю вас не оглядываться назад, а смотреть вперед. Нам нужно думать не о смерти, а о жизни. Правительство полагает, что поймало нас в ловушку. А мы превратим крепость в ловушку для правительства! Мы вырвемся отсюда, и вся трудовая Оливия поддержит нас!

Неожиданно для себя Рамиро выступил вперед и запел. Это была новая песня, которую он сочинил на днях. Люди не знали слов. Но так удивительно созвучна была она чувствам восставших докеров, что припев подхватили все.

— А теперь за дело, — сказал Орландо, когда песня отзвучала. — Прежде всего, нужно установить круглосуточные посты на стенах, подсчитать запасы продовольствия, выяснить, что с водой…

Проходя мимо Рамиреса, Орландо, улыбнувшись, пожал ему руку и произнес:

— Рад, что мы вместе.

Прошло несколько дней. Первые атаки на крепость были отбиты успешно.

В стачечном комитете разгорелись жаркие споры: что делать дальше?

Добровольцы проверили старинный подземный ход, ведущий к побережью. Ход кое-где осыпался, поэтому сквозь него мог с трудом протиснуться только щуплый человек. В течение долгих столетий ход никто не чистил.

Гуимарро предложил:

— Расчистим и укрепим ход, а потом ночью по одному покинем цитадель.

— Убежим с поля боя? — спросил Рамиро.

— Этот бой нам навязали, — ответил Гуимарро.

— Теперь на нас смотрит вся Оливия! — воскликнул Рамиро. — Мы обязаны принять бой.

— Запасов кукурузы от силы хватит на десять дней, — озабоченно произнес пожилой докер. — Еды оказалось меньше, чем думали. Вода… Сами знаете, водопровод еле действует, засорился, а отремонтировать его у нас нет возможности: только внимание к болоту привлечем. Полицейские вокруг так и шныряют. Воды у нас по кружке на брата в сутки, да и той в любой момент может не стать. Кроме того, в крепости имеются женщины. Имеем ли мы право подвергать их опасности?

— Женщины будут сражаться наравне с мужчинами, — произнесла Люсия.