— Не могу без боли смотреть на это, — призналась Майра. — Он таскает это кресло за собой повсюду, с работы на работу, из офиса в офис. В нем я потеряла девственность. Из-за меня он и таскает его повсюду, кресло напоминает ему обо мне.

Я подумала: «Как бы не так. Он таскает его потому, что оно удобное, а он суеверен и сентиментален и про девственность эту забыл уже давным-давно». Но вслух говорить этого, конечно, не стала.

— Знаешь, сколько раз я зажимала его в этом кресле, ты себе представить не можешь!

Вот попробуй тут что-либо возрази! Бесполезно!

Майра принялась набирать другой номер.

— Майра! Что ты делаешь?

— Звоню ему домой.

— Даже не вздумай! Ведь все кончится слезами!

Но она меня не слушала. У нее снова установилась связь, и на этот раз на мониторе показалась детская мордашка — ревущий мальчонка лет трех с размазанными под носом соплями и в ночной пижамке.

— Ма-ам!.. — громко загнусавил он, удаляясь. Капризный, не очень симпатичный мальчик, зато, видать, папа души в нем не чаял. — Там какая-то тетя.

— Что ты там крутишься, Марк? — раздался похожий на воронье карканье, скрипучий голос мамаши (такое искажение дают микрофоны). Голос противный и капризный, как и у ребеночка. — Оставь компьютер в покое и сейчас же иди обратно в постель!

Детская мордашка исчезла с монитора, зато мы услышали возмущенный ор, мамаша что-то строго выговаривала, потом начала сюсюкать, и постепенно голоса удалились. Мы смотрели на пустое кресло, на сей раз не кожаное, а пластиковое, чистенькое и ничем не примечательное — никаких следов любовных игрищ. Мне вдруг почему-то стало жалко Алистера. Ну чего он добился? Возможно, Майра была права. Дважды женился, и оба раза неудачно — лишь бы спрятаться от настоящей любви. Мы смотрели и ждали.

— Я ненавижу ее, — сказала Майра. — И как он только может терпеть такой голос?!

Потом на мониторе появилось женское лицо, искаженное камерой — здоровенная челюсть и чудовищно низкий лоб.

— Это ты, дрянь! — заорала она. — Сучка паршивая, проститутка! Рушит людям супружескую жизнь, и хоть бы что! Задрипанная журналюшка! Тебе нужен он? Так забирай, получи его, дерьмо, этот никчемный хлам! Я вышвырнула его за дверь! Можешь передать, что уже поменяла замок. Я не потерплю, чтобы со мной так обращались. Он мне за все заплатит, и ты тоже, сучка… — Унизанная кольцами рука потянулась к панели, и на мониторе образовалась пустота.

Мы ошарашенно молчали, наконец я произнесла:

— Ну вот, все прямо как по писаному, словно в романах, — он бросил ее и теперь летит навстречу тебе.

Странная вещь, но Майра, по-моему, не очень-то обрадовалась.

— Ага, и прожужжит мне все уши. Так было, он уже уходил от жены. И кому, скажи на милость, нужен чужой муж, которого выгнали из дома?

Я вспомнила, как мы с Паулиной обсуждали Элеанор в самом начале той жуткой истории, еще не зная, чем все это кончится. Мы говорили тогда о злобных стервах, которые отбивают мужиков у жен, лишь бы только отбить, а едва заполучив, сразу же начинают охотиться за следующим. Уж лучше бы я не вспоминала об этом, ведь Майра могла оказаться одной из них. Хищник, всегда готовый утянуть с чужой тарелки лакомый кусочек, — стащит и выплюнет, да еще пожалуется, что получает одни объедки.

Майра ушла, а я все не могла уснуть. Снотворное принимать не хотелось. Мне вообще-то нравилось это бдение, нравилось смаковать свое удачное избавление от греха, в который теперь низвергалась Майра. Я с удовольствием переваривала все накопившееся в голове за последнее время — эти истории про привидения, про перепутанные рваные носки и прочее. Мне показалось, будто за окном мелькнуло что-то желтое. Уж не Элеанор ли это в своем пальтишке? Но видение исчезло. Я вглядывалась, но больше ничего не увидела, однако тут же услышала вполне реальный звук — кто-то стучался в мою дверь. Это оказалась Брокерша.

Она съездила в Лондон, нашла кота, удостоверилась, что тот жив, позаботилась, чтобы его извлекли, накормили, и, оставив мурлыкающим от удовольствия на подушке, на частном самолете рванула обратно. Путь в две мили от аэродрома до «Касл-спа» она пропахала пешочком, и вот снова была здесь. Она сказала, что ужасно устала, зато теперь на душе у нее спокойно, пожелала мне хороших снов и ушла, закрыв за собою дверь. Но вскоре в нее снова постучали. Я пошла открывать. На пороге стояла Мачеха.

— Вы обещали прочесть мою новеллу, — протянула она мне рукопись.

Это были гранки в миленькой розовой папочке с золотистой каймой. Дженис Клэренс. «Мои растоптанные мечты». По-видимому, на литературных курсах ей забыли сказать, что имена в художественных произведениях принято изменять, даже если ты честно пишешь о себе, — хотя бы для того, чтобы люди не могли преследовать тебя судебным порядком. Теперь меня не удивляло, что ее падчерица Элиза пыталась помешать публикации. Я даже подумала, не предложить ли Психологине возникший недавно новый типаж — наряду со сказочными принцессами былых времен, злобными ведьмами и добрыми королями появилась востребованная нынешним временем рассерженная падчерица.

И я ведь совсем забыла, что сегодня встречают Новый год. Дженис ушла праздновать вместе с остальными, а я осталась в номере и взялась читать ее новеллу. Я предпочитаю не встречать Новый год. Часы нудно отсчитывают время, потом бьют полночь, и ничего не меняется, разве что наутро тебя ждет похмелье. Народ любит спьяну прослезиться, становится сентиментальным и, держась за руки, распевает новогоднюю песенку, а по мне все это полная чушь. Ну их, пусть справляют без меня.

Глава 32

С девяти лет Дженис мечтала об идеальной любви. Она даже представляла себе того самого мужчину. Это был раненый герой — Кирк Дуглас в знаменитой ленте «Одинокие отважны». Мужчина явно из другого времени, эдакий ковбой на современный манер — трагичный, романтичный, никем не понятый. Высокий красавец с квадратным подбородком, крупным жестким ртом и прищуренным осмысленным взором. Мать водила ее на этот фильм, когда ей было девять. В фильме Кирк играет беглого заключенного, принесшего себя в жертву ради друга, а преследует его Уолтер Мэттау, честнейший и добрейший коп, который в итоге единственный понимает его и восхищается им.

— Этот полицейский похож на нашего папу, — заявила Дженис, когда они с матерью вышли на улицу.

— Тут я с тобой согласна, — кивнула мать. — У твоего папы с рождения помятый вид.

— А я выйду замуж за такого мужчину, как тот ковбой, — сказала Дженис. — И мы будем жить счастливо.

— Хуже и придумать нельзя, — возразила мать. Но поскольку на дворе стояли семидесятые, прибавила: — Конечно, ты вольна выйти замуж за кого хочешь, но я все-таки надеюсь, что твой кругозор будет простираться дальше простого замужества и ты станешь, например, врачом или инженером, а уж тогда тебе обязательно повезет и с семейной жизнью.