неугомонные дети, игравшие в догонялки. Иными словами, на стоянке царила полнейшая неразбериха.

Один из вопящих детей столкнулся с мужчиной, не слишком-то уверенно державшимся на ногах. Тот споткнулся и задел женщину, которая несла в руках чашку с горячим чаем. Дружный рев, которым сопровождалась очередная попытка молодой пары покинуть стоянку, заглушил ее крик.

Никто не внял первому крику, однако истошный визг младенца тут же привел всех собравшихся в состояние оцепенения.

– Моя крошка! Моя деточка! Она обварилась! – вскричала Толи.

– Великая Дони! – ахнул Джондалар и тут же – вместе с Серенио – поспешил к рыдающей матери и ее исходящему криком чаду.

Помочь хотели все, и от этого сутолока и неразбериха только усилились.

– Пропустите Шамуда. Расступитесь. – Серенио действовала на соплеменников успокаивающе.

Шамуд быстро распеленал ребенка:

– Холодную воду, Серенио, и поживее! Нет. Постой. Дарво, водой займешься ты. Серенио, липовая кора… Ты знаешь, где ее взять?

– Да, – кивнула Серенио и поспешила выполнить поручение Шамуда.

– Рошарио, у нас есть горячая вода? Если нет, согрей немного. Нужно приготовить отвар липовой коры и сделать успокоительное снадобье. И для того, и для другого нужна горячая вода… – Его взгляд упал на запыхавшегося мальчишку, принесшего из озерца полный мех воды. – Молодец, сынок… Быстро ты обернулся… – Шамуд одобрительно улыбнулся и стал плескать холодную воду на раскрасневшуюся кожу малышки. На месте ожога уже появились волдыри. – Нужно завернуть ее во что-то мягкое, пока не будет готов отвар. – Взгляд целителя упал на лист лопуха, лежавший у его ног. – Джетамио, что это?

– Лопух, – ответила она. – Мы добавляли его к мясу.

– Что-нибудь осталось? Я говорю о листьях.

– Мы использовали только стебли. Листьев там целая куча.

– Неси их сюда!

Джетамио побежала к мусорной куче и вскоре вернулась оттуда с двумя полными охапками изорванных листьев. Шамуд погрузил их в воду и стал прикладывать к обожженным местам мокрые листья. Вскоре их благотворное воздействие стало явным – истошные вопли малышки сменились жалостным хныканьем и постаныванием.

– Помогает… – пробормотала Толи. Собственные ожоги она ощутила, лишь когда на них указал Шамуд. В тот момент, когда на них пролили горячий чай, она болтала с подругой, не отнимая от груди довольно посапывавшую дочку. Услышав ее визг, Толи забыла обо всем на свете – с этой минуты для нее существовали только дочка и ее боль. – Скажи, с Шамио все будет в порядке?

– Волдыри, как видишь, уже появились, но думаю, все обойдется. Рубцов, скорее всего, не будет.

– Ах, Толи, как мне плохо… – пробормотала Джетамио. – Ужас какой-то… Бедная Шамио. Да и тебе самой досталось…

Толи вновь поднесла Шамио к груди. Вначале кормление вызвало у малышки ассоциацию с болью, и она попыталась отстраниться от матери, но тут же воспоминание о былом блаженстве перевесило все страхи, и малютка благодарно припала к материнской груди, успокоив тем самым и себя, и Толи.

– Тамио, вы с Тоноланом все еще здесь? – изумилась она. – Это последняя ночь, которую вы можете провести вместе!

– Я не хочу бросать тебя и бедняжку Шамио. Я хочу помочь.

Малышка вновь принялась хныкать. Полностью избавить ее от боли лопух не мог.

– Серенио, скажи, готов ли отвар? – спросил целитель, заменив приложенные к ожогам листья лопуха на свежие, отмокавшие до этого времени в холодной воде.

– Липовая кора уже давно настаивается. Но теперь настой нужно охладить. Может, вынуть кору? Так оно быстрее будет, правда?

– Холод! Холод! – воскликнул Тонолан и неожиданно скрылся в темноте.

– Куда это он? – спросила Джетамио у Джондалара.

Высокий мужчина недоуменно пожал плечами и покачал головой. Впрочем, Тонолан не заставил себя долго ждать – вскоре он вновь появился у костра, держа в руках сосульки, найденные им на тропке, сбегавшей с кручи к реке.

– Может, это ей поможет? – спросил он, протягивая сосульки Шамуду.

Тот иронично глянул на Джондалара:

– А мальчонка-то у тебя смышленый!

Липовая кора не только утоляет боль, она обладает и успокоительным действием. Вскоре Толи и малышка забылись сном. Тонолану и Джетамио наконец позволили покинуть пиршество и побыть какое-то время одним. Впрочем, к этому времени Праздник Обета уже утратил свою недавнюю легкость и непринужденность. Все понимали, что событие, омрачившее его, свидетельствует о том, что брак будет несчастливым, однако никто не говорил об этом вслух.

Джондалар, Серенио, Маркено и Шамуд сидели возле большого очага, глядя на тлеющие уголья и попивая вино. Все остальные уже спали. Серенио уговаривала отправиться домой и Маркено:

– Маркено, ты можешь идти – толку-то от тебя все равно никакого. Я останусь с ними, а ты отправляйся спать.

– Она права, Маркено, – заметил Шамуд. – С ними все будет в порядке. Я думаю, стоит отдохнуть и тебе, Серенио.

Она тут же поднялась на ноги, подавая тем самым пример Маркено. Встали и все остальные. Серенио поставила чашку наземь, легко коснувшись щеки Джондалара, и вместе с Маркено направилась к хижинам.

– Если будет нужно, я тебя разбужу, – сказала она напоследок.

Когда они ушли, Джондалар вновь наполнил остатками перебродившего черничного сока две чашки и подал одну из них таинственной фигуре, недвижно сидевшей возле очага. Шамуд принял ее, понимая, что с ним хотят поговорить. Молодой человек подгреб тлеющие уголья к краю черного круга и положил на них несколько сухих чурок. Не прошло и минуты, как по ним заплясали язычки пламени. Какое-то время они сидели молча – греясь возле пламени костра и попивая вино.

Когда наконец Джондалар посмотрел на целителя, он увидел, что тот оценивающе разглядывает его своими странными глазами, которые при свете костра казались просто темными. Зеландонии почувствовал в них силу и ум, но он и сам сполна обладал этими качествами. Изменчивые неверные отблески пламени играли на старом лице, отчего черты его становились неясными. Впрочем, Джондалар не мог по-настоящему разглядеть его и при свете дня – более или менее определенно можно было судить только о возрасте Шамуда.

В покрытом морщинами лице угадывалась сила, придававшая ему едва ли не моложавый вид, с которым никак не вязались длинные белоснежные седины. Свободные одежды скрывали под собой сухощавое хрупкое тело, однако шаг целителя поражал своей упругостью. О преклонных летах говорили разве что руки с их блестящей пергаментной кожей, покрытой сетью синих жилок, и расширенными подагрическими суставами пальцев. При этом чаша, поднесенная им ко рту, нисколько не дрожала, что не могло не поражать Джондалара.

Шамуд слегка изменил положение своего тела, чтобы снять напряжение. Джондалар сделал глоток вина.

– Шамуд хороший целитель. Умелый лекарь, – сказал он.

– Это дар Мудо.

Джондалар мучительно вслушивался в его голос, пытаясь понять