детекторе. Обнаружен самолет в разрыве облаков, тип не определен. Сигнал бедствия с транспорта. Обнаружен самолет, срочно погрузились. Акустический контакт на пределе дальности обнаружения…

Всего их набралось одиннадцать строчек. Важнее всего, конечно же, были цифры. Широта, долгота и дата. Именно так Ярослав и сказал Верзохиной, передавая ей листок.

— А почему часть синие, а остальные красные?

— У синего карандаша грифель сломался.

Еще через пару минут утомительного ожидания фрегат-капитана и присоединившихся к нему — насколько позволяло условно-свободное пространство в отсеке — лейтенанта Неринг и комиссара, составленный Ярославом список превратился в неровную цепочку крестиков на карте. И завершал её давешний крестик в круге — место последнего выхода на связь имперской субмарины из их группы.

— Что скажешь?

— Там точно что-то есть! — от волнения навигатор принялась накручивать кудряшки на указательный палец. — И оно перемещается.

— Боевая эскадра с авианосцем. — Герда Неринг рубанула ладонью воздух. — Отличная добыча.

— Или конвой, — возразила Верзохина, — генеральная скорость примерно десять узлов. Экономический ход современных боевых кораблей обычно выше.

— Скорее конвой, — согласно кивнул фон Хартманн. — Впрочем, не суть важно. Лейтенант, рассчитайте наш курс для переходе в ШТ-75. Лейтенант Неринг, передайте радистке, в следующий сеанс мой приказ по группе: переходим в новый позиционный район. Дубль в штаб флота.

— Но… командир, у нас же нет приказа.

В первый момент Ярослав даже не понял, что так смутило Герду. Для него решение на переход выглядело естественным и единственно возможным. Сейчас же, глядя на удивленную девушку, он вдруг осознал, что и офицер глубинного флота может считать иначе. И даже приди кому-то вроде лейтенанта Неринг идея вычислить по контактам предполагаемый вражеский конвой, она не решилась бы сама отправиться за ним. В лучшем случае попыталась бы донести свои мысли до штаба, засоряя эфир длинными посланиями. А скорее всего, просто продолжила патрулировать пустой, как храмовый ящик для пожертвований, квадрат океана.

Так мы и проиграем войну!

* * *

— Я бы хотела поговорить с вами по крайне важному вопросу. Деликатному, но…

— Доктор, — устало вздохнул Ярослав, — учитывая, как старательно вы меня избегаете большую часть времени, я ничуть не сомневаюсь: чтобы самой напроситься на разговор, у вас должен быть просто экстраординарный повод. Давайте, выкладывайте, что еще плохого готовит нам грядущее? Дизентерию? Туберкулез? Бубонную чуму?

— Нет-нет, — быстро возразила Харуми. — Это… — тут доктор запнулась, — связано с моей врачебной специализацией.

— Лейтенант, — Ярослав перешел на доверительный шёпот, — вы очаровательно краснеете. Так бы вами любовался до скончания дня, молча, под луной. Но, увы, как подсказывают ваши милые часики, — фон Хартманн кивнул в сторону стоявшей на краю полки клепсидры, — время до начала моей вахты скоро истечет. Поэтому давайте обойдемся без долгой прелюдии.

Он с трудом сдержался, чтобы не добавить: «Вы чертовски привлекательны, я чертовски привлекателен». А вот за руку взял, точнее — накрыл её ладонь своей. Словно птичку поймал, маленькую и горячую. Харуми от его прикосновения вздрогнула, словно ей ударило током, но убрать руку не попыталась.

Искра проскочила… кажется, так это называется. Между ними проскочила искра.

— Критические дни.

— Что? — растерянно переспросил Ярослав. — У тебя?

— Да при чем тут я? У твоего экипажа!

— А при чем тут мой экипаж? — искренне удивился фрегат-капитан.

— Да пр…

Это получилось, в общем, само собой. Просто доктор порывисто качнулась вперед, а шальная волна заставила фон Хартманна наклониться ей навстречу.

Будь это мелодраматическое кино, наверняка они бы сошлись губами, а на следующие двадцать минут слились в любовном поцелуе. Но стукнулись они лбами, больно, так что между ними проскочил теперь уже целый пучок искр… и двадцати минут у них тоже не было.

А еще нужно было хотя бы пытаться делать все тихо, поэтому Харуми прокусила себе губу.

— Ты… доволен?

— Не знаю, — честно сказал Ярослав. — Да… наверное. Скорее опустошен… во всех смыслах. Я… не ожидал, что все будет… так.

— Да уж, в женщинах ты разбираешься намного хуже, чем в торпедах, я это заметила, — доктор открыла шкафчик и достала пару остро пахнувших спиртом салфеток. — На, руки протри… уверенный пользователь торпедного вооружения. И ширинку застегни.

— Угу. Кстати, что ты там начала говорить, до того как мы…

— Ох… я же… в общем, они смещаются.

— Ничего не понял, — признался фон Хартманн. — Кто и куда смещается.

— Ну… — Харуми вновь начала краснеть, — месячные. У всего экипажа… понимаешь, есть теория… только теория и вроде бы даже опровергнутая… что у женского коллектива, находящегося в одном помещении в течении длительного периода месячные ритмы начинают синхронизироваться.

— То есть, вы все будете… в одно и то же время?!

Ярослав живо представил, как он будет раз в месяц рапортовать в штаб, что его подводная лодка небоеспособна, по причине… причине… закончить мысленное составление радиограммы, после которой Хана Глубины наверняка прозвали бы как-то иначе, помешал ревун боевой тревоги.

— Командира в центральный!

На бегу фон Хартманн попытался убедиться, что все пуговицы хотя бы на брюках застегнуты в правильном порядке. С кителем было хуже. Впрочем, на встрепанный вид командира никто внимания не обратил — по боевым постам разбегались и более экзотично — или эротично — выглядящие девчонки.

— Ну что у вас опять стряслось?

— Акустический контакт! — хотя Рио-рита говорила вполне нормальным тоном, в наступившей после ревуна тишине казалось, что акустик почти кричит. — Дистанция девять миль. Одиночный, крупнотоннажный, быстроходный. Курсовой триста — триста десять, идет на сближение.

— На перископную. Малый ход. Приготовить аппараты с первого по четвертый. Рио-рита, что со скоростью?

— Восемнадцать-двадцать узлов. Цель приближается. Поправка — цель двойная, большой корабль и эсминец. Курс прежний.

— Такой большой, а не на зигзаге, — почти ласково прошептал Ярослав, берясь за рукоятки перископа. — Лейтенант Тер-Симонян, введите данные для стрельбы. Четырехторпедный залп, угол три градуса.

До района, где фрегат-капитан ожидал встретить вражеский конвой, оставалось еще почти десять часов хода. И, похоже, в штабе кто-то пришел к тем же выводам, что и он, только сутками позже — судя по последним приказам, к «пузырю пустоты», как обозвал перемещающее по карте нечто фон Хартманн, стягивалось еще четыре тактические группы, все, что нашлось у Империи в этом углу посреди океана. Несущийся напролом куда-то северней одиночный корабль в эту схему не вписывался, но размышлять об этом Ярослав даже не пытался. Раз уж боги решили подвести кого-то под его торпеды…

— Дистанция семь, угол прежний.

— Поднять перископ.

Там, наверху, опять было серо и облачно, даже линию горизонта толком не различить. Несколько секунд он напрасно крутил перископ, пытаясь разглядеть хоть что-то в пляске волн и теней. А затем вдруг четкая, словно