— Слушаюсь, командир! — Верзохина дернула край юбки, попытавшись распрямить пару особенно наглых складок. — Их, это конвои. Мы с Рио-ритой проанализировали сообщения… особенно те, что открытым текстом, но и по нерасшифрованным кое-что можно понять, по типам используемых кодов. Очень часто используется армейский код номер три, а также флотский номер пятнадцать, это характерно для кораблей эскорта. Значит и конвоев два. Один медленный, второй быстрее. Медленный стартовал раньше, второй его догоняет… ну и шторм им добавил проблем. Сейчас они в одном районе, идут параллельными курсами. Плюс большая активность перед ними, очень много переговоров.

— Группы расчистки, — Ярослав снова попытался встать и на этот раз ему даже удалось принять вертикальное положение… но только сидя на койке. — Охотники-убийцы. Чистят дорогу перед конвоем.

— Там не меньше трех разных тактических единиц, — подтвердила Верзохина. — Скорее пять или шесть.

А каждая группа «охотников», это три-пять кораблей, напомнил себе фон Хартманн. С опытными командирами, уже из тех, кто сумел отличиться в обычной эскортной работе, вроде легендарного Джеймса «Белая лошадь» Логана.

Задать следующий вопрос он уже не успел — дверь в каюту распахнулась. Такое себе обычно — хотя какое там «обычно», всего-то два раза — позволяла себе лишь Сильвия ван Аллен. Поэтому сейчас Ярослав изрядно удивился, увидев на пороге всего лишь Кантату, правда, заметно более встрепанную, чем обычно: волосы дыбом, полдюжины свежих дырок на форме и легкий дымок…

— Командир, молния!

— В смысле, тебя током ударило?!

— Нет… то есть, да, — тут же поправилась Кантата, — ударило, но это я случайно за провод схватилась. А вам из штаба «срочно, лично в руки!»

— Угу. Может, сразу скажешь, что там?

— Командир! — возмутилась акустик, пятясь и таща за собой упирающуюся Верзохину, — там же ваш личный шифр…

— Угу.

После ухода девушек Ярослав еще некоторое время сидел, тупо разглядывая выщерблины на двери, а заодно пытаясь понять, что за странный запах остался в каюте. Однозначно классифицировать его как «Кантата подгорелая» не получалось. «Трофейные» из давешнего саквояжа конфедератские духи в гамме присутствовали в следовых количествах. Лишь серия приглушенных проклятий со стороны камбуза дала фон Хартманну подсказку — очередная попытка сделать дораяки закончилась… ну, продукт будет на любителя… кучкой угольков. Обидно, яиц-то осталось немного, а мёда вообще последняя банка.

Зато с шифровкой все оказалось просто и понятно.

«Сверхсрочно… особо секретно… фрегат-капитану фон Хартманну… принять командование над остатками состава тактических групп «Ронин», «Пфальцграф», «Шиш» и «Тать». Атаковать и уничтожить… конвой противника».

Остатками! Ах вы, сволочи…

Ярослав отложил сломанный карандаш, посмотрел на ладонь — вроде обошлось без щепок под кожу. Щёлкнул зажигалкой, задумчиво глядя, как огненный язычок жадно пожирает сначала шифровку, а затем и листок из его блокнота. Как там было в довоенном шлягере? «Мы летим сквозь вечность, как осенний лист в пламя костра». Песня была так себе, а вот певичка ничего так…

Потом он снова взял блокнот и принялся писать — торопливо и размашисто, словно боясь куда-то не успеть.

* * *

Кантата положила руку на ключ… и развернувшись к Ярославу, недоуменно спросила.

— А что мне передавать?

— Да что угодно, — пожал плечами фон Хартманн. — Главное, чтобы их радисты поверили, что у нас вышёл из строя «почтовый голубь» и они успевают нас зацепить своим пеленгатором… гаф-гаф или как он там. Хоть музыку.

— А что, это идея, — хихикнула Рио-рита. — Такую передачу они будут расшифровывать до-олго…

Кантата молча кивнула, закрыв глаза… затем улыбнулась — и ключ в её руке словно бы ожил, выводя хоть и непривычную, но вполне узнаваемую мелодию. «Strawberries, cherries and an angel's kiss in spring…»

— Если кто и опознает, — прошептала стоящая рядом комиссар Сакамото, — то решат, что мы тут окончательно рехнулись.

— Нет-нет, — так же шепотом возразил Ярослав, — наоборот, заподозрят еще более хитрый и коварный план имперцев и будут ломать головы, в чем же он заключался… двадцать секунд, стоп!

Когда-то давным-давно… в начале войны молодой фон Хартманн искреннее восхищался секретными имперскими гениями, придумавшими «Библию глубины» — кодовую книгу для коротких сообщений, позволявшую укладывать длинные рапорты в шифровку из пары десятков символов. Но те времена давно прошли — когда на эскортниках Конфедерации начали массово ставить «гаф-гафы», передавать в эфир целых два десятка секунд означало выкинуть над поверхностью большой и яркий транспарант «мы здесь!». Ответом на них стали «почтовые голуби», сжимавшие сообщения в цепочку миллисекундных импульсов. По-хорошему, ломаться там было нечему — в потрохах «голубя» прятался барабан с набором стержней, устанавливаемых в два положения и магнитный датчик. Но все же «голуби» время от времени ломались… и поэтому Ярослав был уверен, что конфедераты держат свои «гаф-гафы» наготове.

И если это не так — ему придется изобретать что-то еще! Вплоть до того самого транспаранта.

А пока оставалось только ждать.

— Есть сигнал от радарного детектора!

— Воздушный или корабельный? — быстро спросил фон Хартманн.

— Сейчас… — Кантата медленно провернула колёсико подстройки на несколько делений. — Сильный отклик… сигнал мощный… если самолет, то уже близко. Скорее корабль.

Ярослав с трудом удержался от улыбки. Наживка сработала, любопытная рыбка сунулась к червяку.

— А давайте проверим, — вслух произнес он. — Лейтенант Неринг, передайте в рубку, пусть включат радар.

Девы тумана: адвектива

Всё, что произошло в тумане, останется в тумане.

В. Рокин, комиссар.

Одинокий самолёт вывалился из тумана без любых предупреждений. Молочная пелена словно раздалась в стороны, и к палубе ВАС-61 «Кайзер бэй» скользнул хорошо знакомый силуэт. Один-единственный, уже без торпеды под корпусом… и совершенно не вовремя.

В кабине часто засверкал сигнальный фонарь.

— Кто? — бесстрастно спросил Такэда.

— Пшешешенко-Пщола, неполадки двигателя, — незамедлительно донеслось в ответ.

Такэда помолчал. Нужно отдать командиру должное, в лице он даже не изменился.

— Ну хотя бы курс прокладывать научилась, — вроде бы негромко произнёс он, но услышали все. — Сажайте, чего уж теперь.

На доске боевого вылета расторопно отметили первую, ещё до встречи со врагом, потерю. Остальные пятнадцать машин продолжали свой полёт в явно нелётной погоде.

Вели их только чутьё экипажей и неточные данные радио-перехвата и триангуляции от разведки флота. Где-то в пасмурной манной каше воздушные отряды поджидал уверенный в собственной безопасности имперец. Слепой, глухой, не способный поднять гидропланы… и уязвимый.

Такэда на короткое — считанные часы до исправления погоды — время оказался единственным, кто имел абсолютное преимущество над противником. Каждый второй экипаж из шестнадцати (без Рыси — пятнадцати) самолётов мог почувствовать цель на дальности чуть ли не в пару миль. Лучшие — дальше. Зенитчики противника стрелять не в молоко смогли бы футов