Хозяин с размаху пнул его прямо в челюсть. Приподнявшийся было раб рухнул на осколки. Горация вскочила с кушетки.

— Прошу тебя, Поллион…

— Это лучший хрусталь в нашем доме! — не унимался тот.

Юлия и Тиберий переглянулись, позабыв о своей перепалке.

— Этот мерзавец расколотил мой самый большой кубок! Октавия, кажется, желала узнать, для чего я держу угрей? — Торговец властно взглянул на стражника у дверей триклиния. — Бросить его в бассейн!

Седовласый мужчина молитвенно сложил руки перед окровавленным лицом.

— Хозяин, пожалуйста! — заверещал он вне себя от ужаса. — Пожалуйста, лучше убейте здесь, только не к угрям!

Я бросила отчаянный взгляд на Юбу с Агриппой: может, они вмешаются? И тут из-за столика поднялся Октавиан. Он вытянул перед собой руку с кубком и уронил его, разбив на тысячу мелких кусочков. Все молчали. Никто не осмелился даже вздохнуть. А Цезарь поочередно брал со стола один драгоценный предмет за другим и бросал на пол. Малые дети зажали уши от грохота. Вскоре мозаика скрылась под слоем блестящих осколков. Наконец, когда на столе ничего не осталось, Октавиан промолвил:

— Ты и меня скормишь угрям?

— Разумеется, нет, — пролепетал Поллион.

В глазах перепуганного раба стояли слезы.

— Сколько людей ты убил таким способом?

— Семерых, — прошептал старик на полу.

— И каждого — по заслугам! — взвился хозяин, гневно встряхнув подбородками.

— А этот несчастный? Он тоже заслужил смерть?

Поллион ненадолго задумался и хитро ответил:

— Нет, раз перед его глазами такой пример.

А я-то считала его последним глупцом.

— Вы очень добры, господин, — проговорил старик, весь дрожа от пережитого страха.

Вид у него был самый жалкий. Октавия отвернулась.

— Да, господин Поллион чрезвычайно добр, — подхватил Цезарь. — Настолько, что нынче же вечером отпускает тебя на свободу.

Горация ахнула. Торговцу хватило благоразумия молча склонить голову, подтверждая слова Октавиана.

На следующее утро на каждой храмовой двери, по всему Капри висели воззвания Красного Орла, восхваляющие поступок Цезаря.

Ближайшие полмесяца все только об этом и говорили. Красный Орел снова появился из тени! Видимо, посчитал, что со дня распятия того юноши с кухни прошло достаточно времени. Да, но где он скрывается? И откуда узнал о произошедшем?

— Наверное, это кто-нибудь из клана Поллиона, — предположил Марцелл, болтая ногами в бассейне.

Наша четверка дружно грелась и сохла на солнышке. В отличие от Рима здесь нам с Юлией дозволялось купаться — правда, только на вилле, где посторонний взгляд не мог увидеть нас в нагрудных и набедренных повязках.

— Или кто угодно, узнавший о случившемся, — заметил мой брат.

С того дня, как Поллион выпустил на свободу раба, любопытные приезжали на Капри даже из самих Помпей, чтобы разведать подробности. На другом конце бассейна плескалась Випсания, совершенно голая. Впрочем, нам-то с Юлией уже было что прикрывать. Я заметила, что Марцелл наблюдает за нами с каким-то новым интересом — в особенности за дочерью Цезаря, чья намокшая повязка столь соблазнительно липла к груди. Меня так и подмывало раздвинуть эту парочку, бесцеремонно усевшись посередине.

— Если человек был на той самой вилле, — рассудила Юлия, — он должен быть очень богат. Поллион не принимает кого попало.

— Зато у него немало рабов, — возразила я.

Александр нахмурился.

— Не верится, чтобы раб начал превозносить Октавиана.

Мы гадали целое лето; под подозрением оказались даже Агриппа и Юба. Однако на острове больше не появилось ни одного воззвания, и преторианцы, поставленные у каждой храмовой двери, убивали ночи за игрой в кости либо наблюдая, как охотятся за добычей косматые совы. К концу августа Цезарь объявил о награде в пять тысяч денариев за сведения, которые помогли бы поймать мятежника.

— А не догадываешься, кто это? — спросила я у Витрувия.

Мы сидели в библиотеке над окончательными планами Аполлонова храма, внутри которого уже разместили любимые книги Октавиана. Через несколько дней, когда мы вернемся в душный Рим, предстояло завершить отделку и освятить здание.

— Если б я знал, — ответил наставник, — был бы уже на пять тысяч богаче. А теперь давай поищем измерения для лестничной площадки.

— А мозаика будет? — жадно спросила я.

Архитектор улыбнулся.

— Да, в том числе одна — по твоему эскизу.

У меня вырвался восторженный крик. До сих пор почти целый год Витрувий отвергал все мои эскизы — мозаики для мавзолея и колонны для Пантеона Агриппы, и вот наконец-то первое признание!

— Рано торжествуешь, — предупредил архитектор. — Работу нужно закончить до наступления октября. И каждая плитка должна быть положена под твоим личным надзором.

Мне было все равно, сколько придется работать или как рано вставать по ночам, чтобы успеть и на стройку, и в школу. Но когда я поделилась радостью с братом, он изумленно поднял глаза от дорожного сундука, в который укладывал вещи.

— И тебе это надо?

— Само собой. Почему нет?

— Потому что в Риме не продохнуть от зноя. Какая уж тут работа?

— Я легче твоего переношу жару. И потом, мозаику кладут рано утром.

— Мне не понять, — проговорил он завистливо, закрывая сундук. — Такое под силу только тебе и Октавиану. Мама бы точно не вынесла.

И опустился рядом со мной на кушетку.

Два года назад у нас были родители. Птолемей бегал по коридорам дворца, спасаясь от Хармион, грозившейся ущипнуть его за ушко. Тогда еще оставалась надежда на победу Египта. Но все это в прошлом, и кто ответит, увидим ли мы когда-нибудь родину.

— По-твоему, если Цезарь откажется возвращать нас в Египет, как он поступит?

— Как обещал с самого начала. Оставит в Риме, подыщет нам супругов…

— И тебя это не пугает?

— Пугает, конечно! Но что же делать?

Я помолчала. Потом шепнула:

— Если бы Цезарь умер, Марцелл мог бы…

Брат испуганно покосился на дверь.

— Осторожней, Селена. Здесь даже у стен есть уши. Полагают, что в этом доме у Красного Орла есть сообщники.

— Вроде Галлии?

— Возможно. — Александр отворил дверь комнаты, огляделся по сторонам и, никого не увидев, вернулся ко мне. — Через пять месяцев Марцелла ждет церемония toga virilis. Он тебе не рассказывал?

Я помотала головой.

— В пятнадцать лет каждый мальчик снимает свою буллу и превращается в мужчину. Скорее всего, Октавиан объявит и о его помолвке с Юлией. В этом случае всем станет ясно, кого считать будущим наследником. Цезарю не терпится изловить Красного Орла еще до того, как это произойдет. Поэтому семь раз подумай, прежде чем что-то кому-то сказать.