Но над обычным «дворянством шпаги» возвышалось «высшее дворянство» – не более тысячи человек, которые имели гораздо больше почестей.

«Высшее дворянство» состояло из потомков когда-то могущественных феодальных властителей, которые мерились силой с королями. Со времени Людовика XIV эти потомки почти все время жили при дворе «в разорительной роскоши и праздности». Правда, несколько носителей великих имен жили в замках своих предков и честно пытались заботиться о своих обширных земельных владениях, но таких аристократов было очень мало. Как правило, только бедность или немилость короля заставляла высокородного аристократа покинуть Версаль. Высшие из дворян были товарищами короля и должны были жить на соответствующем этому положению уровне. По этой причине многие из них были в больших долгах, несмотря на то что получали от своего повелителя дары и постоянные пенсионы. Известно, что один принц крови имел состояние, равное 28 миллионам долларов, но на деле был должен более половины этой суммы. Поэтому аристократ мог обеспечить себе преуспеяние лишь одним средством – постоянными интригами ради того, чтобы добиться милости короля. Щедрые королевские дары спасут его заложенные имения! Поэтому представители высшего дворянства, как правило, стояли за сохранение навечно всех существующих издавна злоупотреблений правительства.

Это высшее дворянство не пользовалось большой любовью у менее счастливого низшего дворянства, не говоря уж о буржуазии и крестьянстве. Жизнь в Версале постоянно требовала денег, и эти неутолимые требования заставляли аристократов безжалостно требовать арендные платежи, феодальные сборы и т. д. с сельских имений, в которых они редко бывали. А если аристократ отдавал свои права на откуп спекулянту, то, разумеется, становился еще более непопулярным. Правда, среди аристократов были несколько очень просвещенных людей, которые покровительствовали «философам» и соглашались с предложениями ввести «новый порядок». Сам маркиз де Лафайет принадлежал к этой позолоченной знати. Однако в целом, как класс, высшее дворянство было одним из самых уязвимых защитников старого режима.

Ниже аристократов находились примерно 100 тысяч «провинциальных дворян». Это были деревенские помещики, часто с малыми доходами до 600–800 долларов в год. У них были большие семьи, а поскольку во Франции все сыновья и дочери дворянина считались дворянами (младшие дети не становились простолюдинами, как было в Англии), родителям часто было очень трудно обеспечить их жизнь так, чтобы они могли не унижать себя занятием простолюдина – торговлей. В некоторых областях, прежде всего на западе Франции, эти низшие дворяне хорошо обращались с крестьянами и пытались улучшить состояние своего края. Поэтому они были достаточно популярны. В остальных частях страны они были просто алчными, недовольными жизнью владельцами усадеб, которые старались накопить достаточно денег, чтобы уехать из поместья и поискать удачи в Версале. Таких дворян крестьяне ненавидели, и это была заслуженная ненависть. Однако провинциальные дворяне, теснее соприкасавшиеся с низшими классами, были, в своем большинстве, не такими бесчеловечными землевладельцами, как аристократы, и охотнее прислушивались к предложениям либералов. Провинциальное дворянство завидовало высшему дворянству, как бедный родственник завидует богатому. Когда старый режим рухнул, герцоги и маркизы напрасно ждали настоящей помощи от большинства деревенских баронов и «сиров», хотя провинциальные дворяне как класс были очень верны церкви и королю.

Кроме этих двух больших частей «дворянства меча» было еще «дворянство мантии», числом примерно 40 тысяч человек. Они считались такими же дворянами, как остальные, но те смотрели на них свысока, потому что многие «дворяне мантии» пробились наверх из рядов буржуазии и почти все дворяне этого разряда первоначально получили свой статус благодаря богатству, а не родовитости. Это были люди, которые сами (или их предки) добились различных государственных должностей, дававших право на дворянство, – мест в советах короля, должностей президентов в судах и других правительственных должностей, которые (как мы уже видели) часто были наследственными. Кроме того, очень богатый и очень успешный буржуа часто мог приобрести такое влияние в Версале, что получал ту или иную разновидность патента на дворянство. Многие из этих «дворян мантии» были высокомерны, эгоистичны и совершенно некомпетентны в государственных делах, которые крепко держали в своих руках. Но как класс они были гораздо более просвещенными, чем старинное родовое дворянство. Они охотнее проявляли любительский интерес к «философии», были больше склонны хвалить дерзкую отвагу Вольтера и неистовые теории Руссо. Однако, когда им стало нужно действительно отказаться от некоторых из своих любимых привилегий, эти дворяне из судов и «парламентов» были почти так же упрямы и неуступчивы, как князья и герцоги, относившиеся к ним с пренебрежением. В итоге французские реформаторы были очень мало обязаны этой части дворянства.

Подводя итог, нужно сказать, что типичный французский дворянин XVIII в. имел прекрасные манеры в обществе равных себе, был очень умен, постоянно был в долгах и был очень нестрог в вопросах морали, хотя отличался большим чувством «чести» в некоторых случаях, например когда речь шла об обмане в карточной игре. Он умел презирать опасность и на поле боя, и позже перед гильотиной. Но в целом, как класс, эти люди не предложили ни одной конструктивной идеи, как спасти Францию, и проявили очень мало желания пожертвовать своими привилегиями для блага общества. Дворянин украшал собой двор своего господина – короля, но великую нацию нельзя спасти безупречными поклонами и изящными комплиментами в адрес высокородных дам. А дворянство, кроме этого, почти ничего не делало, чтобы оправдать свое существование, и быстро потерпело крах вместе со своим ослабевшим королем и своей выродившейся церковью.

Основная масса народа была включена в третье сословие. Но, разумеется, это огромное множество людей очень четко делилось на несколько групп. Мы сразу можем вычленить в нем буржуазию, класс ремесленников и крестьянство. У каждой группы были свои собственные трудности и беды.

Буржуазия в XVIII в., несомненно, возвысилась и обогатилась. Несмотря на плохое управление страной и катастрофические войны при Людовике XV, торговля и другие виды коммерческой деятельности часто процветали благодаря огромному природному таланту французских купцов[145]. И буржуазия одна получала всю выгоду от этого процветания. Король начал зависеть от крупнейших капиталистов, которые брали на откуп сбор его доходов и предоставляли большие займы, когда этих доходов ему не хватало. Без этих людей он был бы беспомощным и потому должен был платить им хотя бы косвенным образом – почестями и льготами, пусть родовитые дворяне и ворчали по этому поводу. И все же эти богатые и умные буржуа ненавидели действовавший в стране общественный строй, при котором им по-прежнему приходилось платить талью, подчиняться многим нечестным законам и терпеть холодное обращение от дворян. Они постоянно боялись, что король полностью обанкротится и они разорятся вместе с ним. Поэтому они энергично защищали сложные политические реформы.