– О-о! Да ты уже хорош! – одобрительно заорал Алеха. – Примыкай к нам – добавим, закрепим! Мы тут сразу скопом три праздника отмечаем – Троицу, взятие Бастилии, День рыбака.

– Так они же, дни эти, вроде бы не совпадают…

– Ни хрена. Потом по разнице еще отметим.

На земле, на обломках кирпичей вокруг постамента памятника Ленину сидели еще трое тоже знакомых Кирьке мужиков. На полуразрушенном постаменте лежали куски хлеба, несколько надкушенных огурцов, общипанный, полураздавленный кусок то ли брынзы, то ли сыра. Над этой закусью кружились разномастные – черные и зеленые – мухи. Наевшиеся мухи тяжело взлетали, на долю секунды по-вертолетному зависали над вкусной снедью, разминали, расправляли жирноблещущие крылья и неторопливо отлетали в сторону, уступая место голодным сородичам.

В центре кирпичного стола стояли три бутылки – две без этикеток и одна с этикеткой «Масло подсолнечное раф…». Бутылки без этикеток были пусты. В бутылке «Масло подсолнечное раф…» просматривалась какая-то темная жидкость.

– К нашему шалашу! Садись. – Алеха протянул Кирьке консервную банку. – Не обессудь – прими. Чем богаты… От души. – Алеха взял с постамента бутылку с темной жидкостью. – Штрафную. Положена. Закон моря!..

Кирька хорошо знал неписаные правила этикета алкашей. Отказываться – оказывать неуважение. Спрашивать, что тебе подают, чем тебя угощают – оказывать недоверие. И в том, и в другом случае – обидеть. А за обиды в России бьют больно и помнят их долго…

– У-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у. Уф-ф-ф-ф! – после минутного оцепенения выдохнул Кирька. – Что это?

– Гы-гы-гы! – заржали мужики… – Зеленый… Гы-гы-гы! Девственник… Гы-гы-гы!.. Ты чё, политуру не узнал? От мамкиной сиськи недавно отпал… Вон Санька Мухин – поди, слышал – на днях стакан ацетона с похмела по ошибке выпил. На скорой в больницу увезли. Сунули в хайло трубку какую-то – желудок промывать, Саньку рвать стало. Попала рвота на ботинок, ботинка как не бывало – одна набойка на каблуке стальная осталась. День полежал в больнице, и всё – никаких отклонений от нормы. Вчера снова пьяного видели. Вот это мужик!..

Отдышавшись, Кирька открыл бидон.

– Подставляйте посуду!

Мужики взвыли от восторга:

– Политура? Самогон? Денатурат?!

– Брага.

– А-а-а-а, э-е-е, – пропело всеобщее разочарование.

– Жоголев набуровил.

– У Жоголева брага в норме. С хорошим градусом. Пробовал, – одобрительно прогудел Федька Малышев, год назад возвратившийся в родные места из мест не столь отдаленных. Находился он там за мошенничество. Сам же говорил – за две бутылки водки…

…Шел Федька по улице. В глубоком раздумье шел: «Где и как добыть хотя бы флакушку «Мураша» – муравьиного спирта, который выжившие из ума старики и старухи не по назначению используют – натирают им свои ревматические суставы. Нет бы в два глотка чеколдыкнуть – и все болезни долой…

Остановился Федька возле школы. Там ремонт шел. Но так как день воскресный был, никого ни в школе, ни возле нее не было. Видит Федька – возле школьных ворот изрядный штабель шиферных листов лежит, а рядом с воротами по улице туда-сюда машины снуют. Посмотрел Федька еще раз на шифер и на машины и – оп! – гениальный вариант добыть… и не только, быть может, «Мураша», а чего-нибудь и повесомее…

Шагнул Малышев за школьные ворота, голоснул одну из мимо проезжающих грузовых машин:

– Шифер купите? Школьный завхоз я. Продать решили. Мел детишкам купить надо…

И всё. Всё гениальное – просто.

Покутил Федька на вырученные за школьный шифер деньги всего-навсего полдня, а потом за ним приехали и увезли на год с месяцами-опупочками…

За две бутылки водки, за гениальность, за простоту свою пострадал…

… – Я – пас. Брагу не пью! – отшатнулся Сенька Рогозин, известный на селе тем, что, работая сторожем той же школы, у которой, очень, очень мягко говоря, Федька Малышев позаимствовал шифер, однажды сам совершил хищение вверенных ему под охрану ценностей. Темной ночью, страдая от беспросветной жажды, Сенька аккуратно, без лишнего шума открыл в кромешной тьме дверь кабинета биологии, на ощупь нашел полулитровую банку с заспиртованным десятиметровым солитером и выпил из нее спирт вместе со всем содержимым. Свет Рогозин не включал, дабы не поднять тревоги и не быть пойманным на месте преступления директором школы, который жил в доме напротив, окно в окно с кабинетом биологии.

Директор школы Бубнов был бдительным, недоверчивым, очень строгим. Поговаривают, в молодые годы он какое-то время работал в системе МВД и охранял одну из ИТК (исправительно-трудовую колонию) на севере одной из северных областей. Его боялись не только сторожа, уборщицы, учителя, но и даже хулиганы и двоечники – друзья-третьеклассники Митька Кузькин и Кузька Митькин.

– Брезгуешь, – вскинул на Рогозина тяжелый, холодный взгляд Алеха. В его ладони глухо чпокнула раздавленная консервная банка. – Ну-ну… А ведь когда-то, все знают, ты в школе спирт из-под солитера выпил и им же закусил.

– Брагу не пью, не могу. Даже смотреть на нее не могу… Одеколон, спирт, стеклоочиститель, растворитель, тормозуху… – пожалуйста, – сколько нальешь… Брагу не могу. Убей – не могу!..

– Больной, что ли?..

– Нет. Случай был…

– Какой?..

Сенька взял последнюю бутылку из-под политуры, посмотрел сквозь нее на заходящее солнце, огорченно вздохнул:

– Выжрали и выжали. Ладно, хотите, – слушайте, расскажу.

– Валяй.

* * *

… – Четыре года назад это было. Работал я в мостостроительной бригаде. Мост строили. Большой. На гострассе, в пятнадцати километрах от ближайшего села. В соседнем районе. Может, слышали? О нас даже один раз в газете писали и фотку всей бригады напечатали. Правда, там, на фотке, не поймешь, кто есть кто. Рожи с горошины, да еще не пропечатаны – ни глаз, ни носов, чернота одна. Мы этот снимок потом так и назвали – «Вышли негры из тумана». Жали сроки. Хотелось заработать. Вкалывали что надо. В село ездили раз в десять дней – помыться в бане, заглянуть в магазин, сходить на танцульки, при случае покрутить любовь с девчатами. Надо сказать, такие случаи выпадали редко. Местные парни были всегда настороже. Большинство из них – потомственные казаки, народ крепкий, горячий…

В селе мы останавливались у бабушки Моти, тоже потомственной казачки – смышленой, расторопной. Бабушка Мотя топила нам баню, жарила картошку.

Зарплату нам по договору должны были выплатить «кучкой» – по окончании строительства. Боялись, видно, загуляем, все планы сорвем. Прямо на работу нам регулярно привозили разные продукты – масло, сахар, тушенку, овощи, хлеб… Снабжали хорошо. Маслом, тушенкой, сахаром мы расплачивались за баню, за угощения ее с бабулькой. Иногда удавалось что-то толкнуть на сторону – покупали водку. Делали это редко. Оно и понятно: пропей продукты – будешь неделю топором натощак махать.