– Сочувствуем. Без курева – не жизнь…

Смена смене идет…

Никитка этих «больших» пацанов сразу зауважал, но они его в свою компанию не приняли. Экзамен он не выдержал. Сунули бычок в зубы:

– Кури! Затягивайся!

Курнул – захрипел, закашлялся, слезы из глаз…

– Слабак! Молоко на губах еще не обсохло.

Однако свой авторитет «большие» пацаны нередко подрывали сами: хныкали по ночам – по мамам, папам скучали. Дежурную няню (она у входа сидела) постоянно в напряжении держали – бежать, порой за десятки километров, к своим мамам, папам пытались. И хотя это редко у них получалось – догоняли, возвращали, наказывали от мечты, от желания убежать – вернуться в свои дома облупленные, холодные, к своим мамам – полупьяным, от нищеты, от безысходности на самое дно опустившимся, к своим отцам-алкашам, от пьянства до звероподобия озлобленным, к отцовским могилкам не отказывались. Почему «к отцовским могилкам», ведь не война же идет? Да потому, что сегодня на кладбищах больше половины могилок не от старости умерших – от водки погибших, от спирта сгоревших людей, и в первую очередь молодых мужчин, пап. Увы! Прицельнее и убойнее снарядов пушечных бьют по Руси бутылки водочные и пивные, то ли случайно, то ли не случайно формой своей на снаряды похожие…

В организации одного из таких побегов и Никитке довелось участвовать.

В один из теплых, но не жарких летних дней воспитательницы вывели всех обитателей «Задора» во двор:

– Ребята, давайте проведем субботник – уберем, вычистим территорию родного «Задора». Труд сделал из обезьяны человека. – И может сделать из человека обезьяну, – пробурчал один из настоящих задоровских «стариков» Петька Кургузкин и, пригнувшись, ускользнул за угол родного «Задора».

… – Вон там, у пожарного щита, – метлы, лопаты, ведра. Разбирайте. Надо подмести, собрать весь мусор. Вынести из подсобки картонные коробки из-под продуктов. Все это мы погрузим на машину, и наш завхоз и шофер Тихон Тихонович увезет на свалку.

Будем соревноваться. Группа, которая соберет больше мусора, в обед получит целую коробку «Чоко-пая», – с подъемом и вдохновением выступила перед ребятами, воспитателями, нянями директор (или, как ее называли пацаны, «директорша») Алевтина Александровна.

Увлекшись своим выступлением, она даже вспомнила о социалистическом соревновании в давно прошедшие советские времена:

– Тогда победителей соцсоревнования награждали правом внеочередной покупки мотоцикла…

– За собственные деньги? – удивленно пискнул кто-то из малышей.

– Да!

– Это как?

Алевтина Александровна не нашла что ответить и закончила свое выступление опять же советским призывом:

– За работу, товарищи!

Когда Никитка и еще несколько ребят из его группы носили к машине картонные коробки, к ним подбежал их же одногруппник Женька Холодев:

– Пацанва, до моей деревни отсюда двенадцать километров. От свалки – десять. За час добегу. Тихон Тихонович чай пьет на кухне. Я залезу в машину, а вы закидайте меня коробками и мусором. Тихон Тихонович вывалит мусор на свалке. Я вылезу из-под коробки убегу. К мамке хочу. Не могу здесь больше…

…Женька в «Задор» не вернулся. Наверняка его план побега был успешным. Все равно хватились бы, искать стали бы…

А что если все же он остался там, на свалке? Не смог выбраться из-под мусора?

Целую неделю Никитка с друзьями – организаторами Женькиного побега – задумывались над этим вопросом. Никитка даже сон видел: торчит Женькина голова из мусорной кучи – ничего не говорит, только глазами моргает. Так и моргает. Так и моргает…

Страшно…

Никитка из «Задора» никогда не сбегал и сбегать не собирается. Он домой когда захочет сходить может. Повезло ему – «Задор» от его дома всего метров за сто, а то и того ближе находится. Отпросится Никитка у няни, воспитательницы, сунет под рубашку яблоко или булочку, от обеда сэкономленные – подарок маме, – и через пять минут дома. Посмотрит на маму, угостит ее, приласкает, особенно если мама трезвая и в хорошем настроении, да если дома одна, без очередного друга, и – обратно в «Задор».

Друзей же маминых Никитка во множестве перевидел и ненавидел. Совсем маленьким был – ничего не понимал – еще терпел.

Придет или приедет к маме какой-нибудь друг, мама Никитку – за дверь:

– Иди погуляй – засиделся, посинел без свежего воздуха. Вон к Голобоковым сбегай. Тетя Феня сегодня блины пекла – угостит… К другу своему Алешке Фильшину сходи. Я шла мимо их дома, он про тебя спрашивал…

Придет Никитка из гостей – дома накурено – мух на потолке не видно. На полу окурки. На столе – объедки. В углу у дверей – бутылки пустые из-под водки и пива…

Мама веселая, растрепанная, Никитке колбасу недоеденную, кусок сала или рыбы сует:

– Ешь. Это тебе дядя Коля (Миша, Толя, Дима, Федя…) гостинец привез (принес), – оправдывается, из своих друзей пытается добреньких друзей Никиткиных сделать.

Никитка (опять же когда маленьким был) против маминых друзей, мы уже говорили, ничего не имел. Как они водку пьют, что при этом говорят – не знал. Пришли – ушли – недоеденную еду вкусную щедро оставили… К тому же среди них и по-настоящему добрые встречались. Некоторые из них Никитке рублишки совали, конфетами его угощали. А один даже перочинный нож подарил: ручка пластмассовая, зеленая, а в нее золотой якорек вделан, – красота!

…Когда же подрос Никитка, стал замечать-понимать: что-то не то у них в жизни с мамой происходит. Не так, как надо, как другие люди, они с мамой живут. Взять хотя бы этих же друзей маминых. Кто они такие? Откуда? Зачем они в их с мамой дом, как мухи на кухонный чад, лезут? В папы, что ли, наровят к нему пристроиться? На фига нужны. Папа у Никитки есть. И не просто папа – летчик, герой. При испытании нового самолета он погиб. Он в самой Москве, возле Кремля, в могилке лежит. Рядом с могилкой папы часовые стоят, папин покой охраняют.

Папа-летчик, герой Никиткин живее живых. Он иногда даже Никитке и маме деньги присылает. За него, конечно, присылают.

Недавно мама тете Фене хвасталась, через весь двор кричала:

– Я от Никиткиного отца-летуна алименты наконец-то получила!.. Теперь денег у нас – куры не клюют.

Как можно от папы, который в могилке лежит, деньги получать и что такое алименты, непонятно. Для Никитки в этом мире еще многое непонятно.

…Пьяненькая была, шумная.

Вообще в последнее время мама как-то не так стала себя вести как раньше. Вроде бы стыдиться его, Никитку, стала. Вот совсем недавно, к примеру, подошла к Никитке вечером, когда он уже спать лег, присела на кровать, обняла его и тонко-тонко запричитала:

– Сирота ты моя, сиротинушка, безотцовщина вселенская, не мамка у тебя – дура забулдыжная… Прости ты меня, грешную. А лучше и не прощай. Нет мне прощения…