– Автур, ты?! – повторил свой вопрос, но на этот раз уже более твердым голосом пришедший в сознание Грабл.

– Как видишь, дружище, – усмехнулся командир лесного отряда, осторожно расстегивая ремни кирасы раненого бойца. – Ты шибко-то уж не болтай! Микстурка хоть и хороша, не раз меня самого выручала, да только основательно те брюшину вскрыли… от души девка мечом поработала!

– Как… как ты сквозь туман прошел? – не унимался Грабл.

– Как, как, просто… – усмехнулся рыцарь, сняв с Зингера кирасу, аккуратно увеличив свободной рукой окровавленный разрез кольчуги, а затем вылив остатки жидкости из фляги прямо в распоротый живот соратника. – Так же, как ты, прошел: прочихался, откашлялся да прошел! Я ведь тоже моррон, а на нас эти чары не действуют! А ты что думал, Мартин Гентар такой наивный чудак, что тебя одного супротив пяти рыцарей пошлет, да еще когда вокруг них столько кровососов вьется?! Не-е-е, дружок, Мартин совсем не дурак, да и не взялись бы лесорубы те помогать, если бы я их за собой не повел. Недаром три года в Гендвике прожил, но об этом как-нить в другой раз расскажу, когда ты в целом состоянии бушь, а не в нарубленном…

Живительная микстура из рыцарской фляги творила настоящие чудеса. Она не только остановила кровотечение, идущее из открытой раны, но и стала затягивать разрез на брюшине моррона. К тому же Грабл почувствовал себя значительно лучше: в голове прояснилось, залитое кровью лицо собрата по клану уже не расплывалось перед глазами, а боль, изводившая его, внезапно затихла. Зингер открыл рот, собираясь задать спасителю новый вопрос, но рыцарь отрицательно покачал головой, а затем поднес ладонь к его губам, давая знак, что лучше помолчать.

– Слаб ты еще, чтоб трепаться, да и времени у меня на разговоры нет, – пояснил Автур, бережно опуская голову Грабла на пол, а затем поднявшись с колен. – Мне ведь тоже в схватке досталось, одному пришлось охранничков бароновских порубить, солдатики-то мои в сарайчике до сих пор спокойно дрыхнут, даже завидки берут… Значитца, слушай сюда! Ты свое уже отвоевал, все, что мог, выполнил, так что не дури, не рыпайся никуда, а лежи да сил набирайся. Я щас вояк своих разбужу, они тебя на носилках, бережно, прям как младенца, в Гендвик дотащут. Там отлежишься недельки две, а до этого никуда не рыпайся! Понял?!

– Понял, – кивнул Грабл, которому с каждой минутой становилось все лучше и лучше. – Ты-то куда сейчас? За меня ведь, поди, дело доделывать будешь?

– Не-а, – замотал головой великан, – рыцаренки, кого ты не добил, пущай живут, не до них щас! Я в Мелингдорм отправлюсь. Мартину о том, что здесь произошло, рассказать надобно да предупредить, чтоб Форквут поберегся… мстительна тварь и злопамятна стала, как только покинула Альмиру. Изгнание красавиц не красит, – сдавленно рассмеялся усач, а затем поднял руку в знак прощального приветствия. – Ну ладно, дружище, бывай! Надеюсь, вскоре свидимся!

– Постой! – выкрикнул громко, как мог, Зингер, когда рыцарь уже перешагнул порог и вот-вот должен был покинуть залу. – Как звать-то тебя?! Автур ведь не настоящее имя…

– Анри Фламмер, – прозвучал ответ из-за закрывающихся створок двери.

Дарк лежал на телеге, медленно везущей его к месту предстоящего турнира, и видел лишь небо; огромное, голубое, простиравшееся во всю ширь его сонного взора и успокаивающее. Левый бок моррона подпирали успевшие опостылеть за день добровольного истязания собственной плоти доспехи, а под ногами позвякивала устрашающая груда оружия, подогнанного под его руку довольно неплохим кузнецом Октаром и изготовленная в строгом соответствии с правилами герканских турниров. К примеру, одноручный меч, которым Аламезу вскоре предстояло биться, был неуклюж и чересчур широк. С таким оружием предпочел бы не вступать в бой ни Дарк Аламез, ни Дитрих Гангрубер, даже если оно и было бы остро заточенным. Ширина лезвия превышала четыре пальца, что значительно замедляло движения бойца и делало невозможными некоторые изящные и довольно эффективные приемы. Однако на турнирах кровопролитие и прочие травмы не приветствовались, поэтому устроители неусыпно следили, чтобы оружие не было уже, чем щели забрал на шлемах, предназначенных для пеших рыцарских поединков.

Утомленный шестнадцатичасовой тренировкой прошлого дня, Аламез проспал большую часть пути и, наверное, пребывал бы в приятном забытьи до самого рева трубы, извещающего о начале состязаний пажей, оруженосцев и прочего благородного с рождения молодняка, претендующего на крупицу славы, почета, уважения, а также и на привилегии, которые им сулил рыцарский герб. Но отдых моррона был вероломно нарушен громким стуком молотков, неприятным слуху жужжанием пил, терзающих крепкие волокна дуба, и, конечно же, забористой бранью подгонявших рабочих плотницких старшин. К счастью, Дарку не нужно было напрягать неустанно ноющие мышцы спины и шеи, чтобы поднять голову и осмотреться по сторонам. Моррон и так знал, что происходит. До открытия турнира оставался всего лишь один день, а строительство трибун и работы по ограждению площадок для боев, по всей видимости, были весьма далеки от завершения. Впрочем, для него это не было новостью. Все три года, что он прожил в графстве Дюар, происходило одно и то же. Подготовка места ристалища и зрительских трибун каждый раз затягивалась до последнего и завершалась лишь поздней ночью при свете костров.

Обычно перед началом состязания участников охватывает волнение и трепетный страх, которые, в свою очередь, пробуждают неусыпный интерес ко всему, что происходит вокруг, или полнейшую апатию. Одни отпрыски благородных родов постоянно рыскали по турнирным площадкам, путаясь у рабочих под ногами, и везде совали свои любопытные носы. Другие же, наоборот, впадали в панический ужас перед предстоящим и до самого выхода на поединок отсиживались со спущенными штанами в кустах, отчего имели весьма бледный, неуверенный вид, который частенько зрители принимали за признаки робости да трусости. Естественно, глупо бы было ожидать, что опытный воин, каким когда-то был Дарк Аламез, уподобился бы одним или другим претендентам на рыцарские шпоры. Настоящее испытание должно было начаться лишь на следующий день, а сегодня моррону предстояла лишь легкая разминка, нужная исключительно для исполнения нудных, но необходимых формальностей. Благородный Дитрих фон Херцштайн, коим он с позапрошлого дня являлся, должен был доказать, что достоин выйти на поединки против настоящих рыцарей.

Даже когда телега остановилась среди десятка иных телег, также заваленных грудами стали, предназначенной защищать своих хозяев и разить их врагов, Дарк продолжал неподвижно лежать и задумчиво созерцать небо. Октар, бывший за возницу, попытался растолкать как будто потерявшего интерес к происходящему вокруг моррона, но, видимо, скупой, флегматичный ответ Аламеза «Пшел вон, холоп!» прозвучал весьма убедительно. Верный слуга Гентара посчитал, что его подопечный готов к грядущему испытанию, раз уже вжился в роль хамоватого господина.

Ничуть не удивленный ответом и даже не подумавший оскорбиться, Октар невозмутимо пожал плечами, сплюнул на землю и вскоре ушел. Вместе с двумя подручными, сопровождавшими Аламеза к месту турнира и исполнявшими роли его слуг, кузнец забрал все до последней булавы оружие и понес его к судейским палаткам. Дарк знал, что в ближайший час его никто не потревожит. Заявка на его участие в состязании, конечно же, была уже подана (Аламез даже не сомневался, что Мартин Гентар о том заблаговременно позаботился), однако сейчас, перед началом испытаний, участникам требовалось предъявить на суд устроителей все надлежащие бумаги и оружие, которым претендент собирался биться. Докучливые герольды графа Дюара, бывшие на турнире судьями, должны были проверить на подлинность родовые грамоты и рекомендательные письма от рыцарей, у которых претенденты служили пажами да оруженосцами. Затем старший кузнец состязания, наверняка не последняя фигура в гильдии кузнецов Мелингдорма, должен был проверить оружие на соответствие требованиям турнира и отметить его особой меткой. С оружием без клейма на площадки для боев не допускались ни претенденты на рыцарские шпоры, ни сами благородные рыцари. Турниры развлекали народ, они оживляли торговлю, тренировали воинов и способствовали повышению боевого духа как участников, так и зрителей, однако король не хотел ради потехи толпы и обогащения торговцев калечить тех, на чьих копьях да мечах зиждилась его корона.