Жалостливо пошмыгав носом, скованно призналась:

– Я не права была, когда так плохо к ней относилась. Она милая девочка.

Сын только рукой махнул на это запоздалое признание.

– Да оба мы хороши! Но я-то вообще дурак дураком был! – Что-то вспомнив, поинтересовался: – А где отец?

– Улетел в Москву. У него завтра важное совещание. К выходным должен вернуться.

Юрий поколебался, но спросил:

– Мама, вы с отцом помирились?

Пожевав губами, она неохотно ответила:

– Да мы и не ссорились. Просто не поняли друг друга.

– А теперь поняли?

– Ну да.

Он вздохнул.

– Вот если бы мы с Сашей тоже поняли друг друга.

Лариса Львовна потупилась и скованно поинтересовалась:

– Ты любишь ее, Юра?

Он просто ответил:

– Да. Жаль, что я поздно это понял.

Мать с сожалением протянула:

– Плохо мы с ней обращались. Она с нами себя изгоем, наверное, чувствовала.

Он сухо подтвердил:

– Конечно. Но вела себя всё равно идеально: никаких истерик, споров, требований. Хотя так ведут себя с чужими людьми. Я это только сейчас понял. Я для нее никогда родным не был. А может, не давал им стать.

Лариса Львовна опустила голову.

– Думаешь, не простит?

Он с удивлением посмотрел на мать.

– А если просит, ты что, ее примешь как родную?

Она с достоинством уточнила:

– Ну, как родную вряд ли, у меня только один сын – ты. Но так, как раньше, относиться, конечно, больше не буду. Тогда ведь я считала тебя жертвой, хотя жертвой была она, а не ты. Ты был старше и мог бы уже за свои поступки отвечать. Но всем матерям их дети, наверное, всегда будут казаться несмышлеными малышами.

Вновь набравший Сашин номер, Юрий долго слушал мерные гудки. Позвонил Николаю Ивановичу, но у них Саши не было. Раздраженно сказал матери:

– Вот отец приедет, пусть-ка заставит Сашу выйти за меня замуж. В первый раз он заставил меня, теперь ее очередь.

Пораженная Лариса Львовна погладила сына по плечу и пролепетала:

– Но ведь женщин не заставляют, Юра, во всяком случае, у нас.

Усердно запихивая в сумку полиэтиленовый пакет с кроссовками, сын криво усмехнулся.

– А надо бы. Ее-то точно. В общем, когда отец вернется, пусть съездит к ней и обрисует ситуацию. Пусть скажет, что я вернусь через пару месяцев, и мы обязательно поговорим. Я ей буду звонить вечером по средам и субботам.

Мать согласно покачала головой, запоминая.

На следующий день он уехал, так и не дозвонившись до бывшей жены. Из аэропорта позвонил ей на работу, но вновь безрезультатно. Теряясь в догадках, улетел в Берлин.

Павел с раздражением бросил трубку. Ни один Сашин телефон не отвечал. Проще всего было бы позвонить Сашиной матери, но ее телефона он не знал. Он начал злиться. С таким трудом убрал с дороги конкурента, выбив престижную стажировку в Берлине, и вот на тебе! Правда, отец, к которому он обратился с такой просьбой, даже уважать его начал – впервые на его памяти он за кого-то просил.

– Батя, я понимаю, что так не делается, но понимаешь, Юрий Торопов, мой друг, пишет сейчас докторскую диссертацию на очень сложную тему, которой занимаются только две лаборатории в мире – в Гарварде и Берлинском универе. Ты не мог бы помочь со стажировкой? Это сложно, понимаю, но он чертовски талантливый ученый. Если ему помочь, может стать гордостью отечественной науки.

Конечно, отец согласился. Вот что значит правильно подать идею! И не такого еще можно добиться. Вот если бы еще так же успешно удалось поладить с Сашей, вообще был бы кайф.

Неделю пытался дозвониться до Саши, пока не догадался позвонить по другим телефонам в ее конторе и выяснить, что Аня заболела ветрянкой в тяжелой форме и они лежат в городской инфекционной больнице. Немедля купил пушистого желтого медведя, фрукты и отправился туда.

Вышедшая на вызов усталая Саша в зеленом больничном халате была несколько раздражена и, как показалось внимательно ее изучавшему Павлу, разочарована. Он ревниво подумал: Кого же она ждала? Не Юрия ли? Увидев медведя, попыталась отказаться:

– Зачем? Его же нельзя будет забрать домой, он же будет инфицирован.

Но Павел отмел все возражения:

– Да ерунда! Я это знаю, сам в детстве лежал в такой же больнице. Мне, кстати, было очень приятно знать, что у меня есть свои личные игрушки, которые никто не имеет права отобрать. И я не нищий, если тебя это беспокоит.

Саша пожала плечами и замолчала, думая о другом. Он тоже немного помолчал.

– Саша, я в прошлый раз тебе столько ерунды наговорил, забудь, ладно?

Она хмуро посмотрела в его напряженное лицо.

– Ты что, решил сделать новый заход? Зачем? Мы же всё выяснили.

Ему не понравился ее слишком неприязненный тон, и он с осуждением покачал головой.

– Это серьезно, Саша, зачем ты так?

Она негромко фыркнула.

– Всё, что связано с тобой, серьезным быть не может по определению. И чем ты недоволен? Ты же сам этого добивался.

Вздохнув, он посмотрел на свои остроконечные модные ботинки. Рядом с ними потрепанные больничные Сашины тапочки смотрелись на редкость убого.

Тоже отметившая разницу Саша весело произнесла:

– Вот и мы с тобой подходим друг другу точно так же, как эта парочка. Называются эти вещи одинаково: обувь, но какая разница!

У него возникло нехорошее чувство, что жалкие, потрепанные жизнью тапки – это про него. Строго заметил:

– Мы не вещи, Саша! И что ты потеряешь, если мы хоть раз в жизни поговорим серьезно? Больше я бесшабашного бонвивана изображать не хочу!

Договорить он не успел. В коридоре показалась медсестра и скомандовала:

– Торопова на процедуры!

Саша кинула возмущенному посетителю: Пока! – и убежала, даже не обернувшись. Злясь на весь свет, Павел поехал домой, обещая себе, что завтра непременно приедет снова и выбьет у нее обещание встретиться и разумно поговорить.

Узнав у Николая Ивановича о болезни внучки, Евгений Георгиевич в тот же вечер навестил их в больнице. Аню к посетителям не пускали, поэтому увиделся он только с Сашей. Она показалась ему бледной и замученной.

– Что, Анютка сильно капризничает?

– Да не столько она, сколько другие дети. У нас в палате несколько детдомовских детей. Совсем малютки, а лежат одни. Персонал на них не слишком-то внимания обращает, приходится мне. Устаю немного.