— Государь наш, батюшка Пётр Алексеевич! Скажу тебе по правде, ибо знаю, как ты любишь правду. Полковники допустили оплошку, и ныне надобно думать, как отвести от них беду.

— Какую ещё оплошку?! — резко и требовательно выкрикнул Петруша.

— Не спеши, государь! Слушай меня внимательно и отвечай рассудительно. Ты признаешь закон?

— Закон — это то, что я велю делать.

— Не совсем так, — мягко возразил князь. — Истинный закон в государственной целесообразности и необходимости. И сам царь не может его нарушить. Без опасных последствий. Древние греки говорили: «Закон суров. Но это закон».

— Так ты против полковников? — нетерпеливо вскинулся юный царь.

— Нет. Но ныне против полковников сам рок. Полковники нарушили закон, которого никто не отменял. Они пренебрегли указом царя Фёдора Алексеевича вернуть стрельцам всё забранное у них верхними чинами.

— А ежели дадено было недостойным? А отымать будут у достойных?

— Законом это не предусмотрено. Покойный великий государь Фёдор указание дал, чтобы никаких взятков со стрельцов не брать и никуда для работ не посылать. Полковники забыли тот указ и чинили стрельцам тяготы и неправды.

— Я отменю этот указ!

— Отмени! Да дело-то уже сделано. Идти против закона — это всё одно, что идти против самого рока. — И, помолчав, князь спросил: — Тебе ведома история братьев Гракхов? Никита Моисеевич не рассказывал тебе о ней?

Вместо ответа Петруша что-то пробурчал. И князь стал рассказывать:

— Сия история ныне к месту. Древний римлянин Тиберий Гракх ради доброделания вздумал добиться решения сената о возобновлении старого закона, чтобы начать передел земли в интересах граждан, и, хотя его поддержало большинство, действующий закон и связанное с ним положение дел оказались сильнее разумных побуждений. Тиберий Гракх был убит своими врагами. А что же завоёванное им большинство? Никто, кажется, и не пытался его спасти. Подобная судьба постигла и его брата Гая Гракха, хотя и при других обстоятельствах. Народ почтил память братьев Гракхов. Само место, где они были убиты, древние римляне стали почитать как священное. И матери их Корнелии поставили памятник: «Корнелия, мать Гракхов».

Не заботясь о впечатлении, князь продолжал приводить примеры из истории Древнего Рима, сыпал цитатами на латинском языке, ибо хорошо знал латынь, что в то время было большой редкостью среди князей и бояр.

С восторгом слушала его правительница Наталья. Сама-то она не знала не только латынь, но и историю. Как же она гордилась учёностью князя Бориса Голицына! Он дядька, наставник её сына. Он её избранник!

— Сколь же велика твоя учёность, князь Борис Алексеевич! Сколько разума и света в твоих очах! — не сдержала своего восторга правительница. И, помолчав, добавила со свойственной ей горячностью и отсутствием такта: — Я подумаю, чем наградить тебя!

Князь лукаво скосил глаза в сторону:

— Не срами меня, благоверная царица. Ныне премного тебе обязан.

На время оба забыли о маленьком царе, а когда оглянулись на него — ахнули: Петруша крепко спал, откинув голову на сиденье, так что она слегка свесилась. Лицо его вздрагивало, на шее вздулись жилы.

Князь вскочил, осторожно поменял положение головы, но Петруша даже не пошевельнулся.

— Эк мы уморили наше дитятко речами умными! — воскликнула Наталья, касаясь губами лобика сына.

Она испугалась чего-то. А князь, видя испуг царицы, попытался взять на руки сонного мальчика, но сделал это неловко: длинные ноги ребёнка упирались в пол. Да и тяжеленек стал Петруша.

Наталья позвонила спальникам. Они тут же явились и унесли драгоценную ношу. А Наталья с князем остались, чтобы завершить беседу и принять какое-то решение о судьбе полковников.

Проследив глазами, как уносили Петрушу, князь сказал:

— Петруша быстро в рост пошёл. И характер у него заметно меняется.

— Да, нравом становится больно упрям. Так и норовит решить всё по-своему.

Но оба думали уже не о Петруше, а о судьбе полковников. Какое принять решение? Первой начала Наталья:

— Что будем делать с полковниками? Какой совет дашь, князь? Как скажешь, так и сделаю.

Князь Борис усмехнулся:

— Сделаешь-то ты всё равно по-своему.

— Да не томи ты душу, говори!

— Полковников надобно наказать ради их же спасения. Не выдавать же их стрельцам!

— А коли они потребуют выдать?

— Сама подумай, на что решиться. — И, помолчав, князь многозначительно добавил: — Не сделать ли какой уступки стрельцам... ради тишины государства?

— А ежели издать указ о наказании полковников, а повременив, отменить его?

— Как бы стрельцы не отменили нас с тобой. Или не видишь, какую силу они взяли? Решай не решай, ныне они станут вершить свою волю.

— Или не слышал, как Петруша сказал: «Я эту волю у них отыму» ?

— Какая сила у ребёнка, хоть и царя? Подождём, пока в возраст войдёт.

— Что стрельцы будут делать с полковниками? — озабоченно спросила Наталья.

— Выведут на Ивановскую площадь.

— Ужели накажут? — испуганно вскричала Наталья.

— Да уж батогов жалеть не станут.

Наталья плотно сжала губы, думая о своём. Князь Борис с любопытством посмотрел на неё. Он, кажется, понимал её мысли. Догадывался, что милосердия полковники от неё не дождутся. Слишком она любит власть, и слишком тяжело она ей досталась. Шесть лет и три месяца терпела царица правление Фёдора, так неужели будет рисковать этой властью, спасая полковников от наказания? Ради власти она и перед гибелью их не остановится.

Впрочем, ему ли судить её? Каково-то ей одной с ребёнком-царём?

На миг в душе его проснулись угрызения совести. Не ему ли и подумать, как облегчить её ношу? Может быть, найти слова сочувствия и поддержки? Но, подумав, он ничего не нашёл, кроме этих скупых слов:

— Ох и тяжёлая у тебя ноша, государыня!

Но сердце Натальи дрогнуло от благодарности и за эти простые слова. Только бы сердцем радел ей князь, а не по одной лишь обязанности дядьки Петруши! Она же найдёт случай, как приласкать его и «отдарить».

В последнее время она часто чего-то опасалась. Немало и за братьев своих душой болела, особенно за Ивана. Такой шалопутный да легковерный и озорной, не натворил бы какой беды! Иное дело — князь Борис. Он и жизнь знает, и рассудить может, что и как. В душе была одна забота: «присушить» бы его, да не стали бы злые люди завидовать и несогласие между ними сеять. Не оттого ли князь держится сторонкой? Ни разу словечка ласкового не сказал...