– Ты можешь прийти к нам домой.

– Я здесь на три недели. Почему бы нам не провести эти два дня вместе, а потом решить, что дальше?

– Папа узнает, что ты здесь.

Лицо Сьюзен исказилось от эмоции, которую Зоэ не вполне поняла.

– Вот на кой хрен он завез вас к черту на задворки? – Молния сверкнула над полями совсем недалеко, осветив деревья и изгородь, где за турникетом начиналась тропа в кемпинг. – Погода – дерьмо, на дорогах пробки, холод собачий!

Ее смех заставил улыбнуться и Зоэ, но она возразила:

– Нет, Кловердейл – очень милое место, мы тут освоились, и школа здесь хорошая.

– Ты австралийка до мозга костей!

– Вообще-то я наполовину англичанка.

– Ну, это твой папаша виноват.

Порой Зоэ скучала по ослепительной синеве небес, золотым пескам и солнцу Австралии, но у Англии было свое очарование, которое девочка успела оценить с тех пор, как они поселились в коттедже «Лилипут». Она не представляла, как уехать отсюда, но разве можно остаться с отцом, натворившим столько зла?

В животе заурчало. Зоэ знала, что пора проверить уровень сахара в крови и что-нибудь съесть – она захватила с собой несколько шоколадок. Но мама не знала о ее диабете, и Зоэ вдруг стало неловко, будто ей предстояло открыть о себе что-то интимное. Сейчас ей хотелось только наслаждаться близостью к женщине, которая нянчила ее младенцем и столько пропустила в ее жизни. Когда у Зоэ начались месячные, она могла поговорить с папой, но это казалось как-то чудно́, и она поспрашивала подружек. Когда в двенадцать лет она впервые влюбилась, то доверилась лишь подруге, страшно жалея, что не может поговорить с мамой. Другие девочки ворчали на матерей, и Зоэ со смехом поддакивала, но в глубине души очень завидовала. У подруг было то, чего она хотела больше всего на свете.

Неожиданно Сьюзен распахнула дверцу и выскочила под дождь.

– Мам, ты что делаешь?

– Нечто запоминающееся! – Сьюзен покружилась на месте, подставив лицо струям дождя. – Жизнь не в том, чтобы пережидать дождь, а в том, чтобы танцевать под ним… – Она засмеялась. – Как-то так, точно не помню. – Вид у нее был странный, будто она впала в транс. – Давай, вылезай, доставай палатку и ставь ее под английским дождем! Это будет приключение, выложим в сториз! Сними меня, фотки запостим! Ну же, вон мой телефон!

– Сумасшедшая! – Но Зоэ смеялась и не могла остановиться. Всякий раз, как ее начинали одолевать сомнения, мама выдавала что-нибудь этакое, заставляющее вспомнить о ее незаурядности.

Зоэ азартно нажимала на кнопку на экране, делая снимок за снимком, запечатлевая свою маму, эту женщину-праздник, лучшую из сюрпризов.

– Иди же, иди ко мне, Зо-Зо, не трусь!

Зоэ долго уговаривать не пришлось. Она выбралась из машины, и они закружились под дождем, брызгая друг на друга каплями и не заботясь о том, что обувь стала тяжелой от влаги, а джинсы промокли насквозь. Они бегали друг за дружкой до ограждения парковки и обратно. Дождь лил все сильнее, и их смех, смешиваясь, звенел в полумраке.

– Мне нужно в туалет, – крикнула Зоэ, перекрывая раскат грома.

– Что, опять? – И Сьюзен первая кинулась к туалетному блоку. Она даже умудрилась пройтись колесом по мокрой траве, правда, приземлилась на задницу. Зоэ чуть не описалась от хохота.

Когда она все-таки благополучно добралась до туалета, Сьюзен завопила:

– Кто первый до машины?

И снова пустилась бежать.

В машине она завела мотор, чтобы прогреть салон, и полезла на заднее сиденье переодеваться.

– Тебе нужно меняться, Зо-Зо.

Зоэ страшно понравилось, что мать помнит ее детское прозвище, но ей было больно сознавать, сколько времени утекло с тех пор, как она в последний раз его слышала.

– Обязательно.

Когда Сьюзен переоделась в сухое, она вернулась за руль, и назад полезла Зоэ. Протиснувшись между сиденьями, она открыла рюкзак и достала джинсы, но так замерзла, что с трудом их натянула и никак не могла застегнуть молнию.

Вернувшись на пассажирское сиденье, Зоэ взяла у матери полотенце – Сьюзен везла свой чемодан в салоне, и они сидели, глядя на бушевавшую непогоду. Гроза и не думала утихать. Включив радиолу, Сьюзен нашла музыку, прерывавшуюся выпусками новостей насчет уровня погодной опасности и призывами не выезжать на дорогу.

– Жалкие личности! – бросила Сьюзен. – Да мы танцевали под вашим дождем! – закричала она неведомой радиостанции. Растопырив пальцы буквой L, она прижала руку ко лбу: – Лузеры!

Зоэ, широко улыбаясь, тоже приложила к волосам букву L.

Но ей стало как-то не по себе. Нужно как можно скорее измерить сахар. Ею овладела слабость, странная вялость. Она надеялась, что мама не начнет ахать, увидев глюкометр. Аханья и оханья Зоэ ненавидела; она держала проблему под контролем и желала быть как все. Это обязательно случится, но сперва она сообщит Сьюзен, что понимает, отчего та сказала своим детям, что не хочет больше быть их мамой.

– Ма-ам?

– Зо-Зо?

Слыша это, Зоэ всякий раз невольно улыбалась.

– Я это… Я все знаю.

– Всего не знает никто, Зо-Зо. Уж наверняка в школе тебя всему не научили.

– Ха, нет, конечно, но я правда все знаю. – Она вспомнила о дневнике, о подробном отчете мамы, жившей много лет в кромешном ужасе. Вернула ли она, кстати, дневник на полку в чулане? Этого Зоэ вспомнить не могла.

– Зо-Зо, говори понятнее. К чему ты клонишь?

– Я нашла дневник. – От усталости у Зоэ начал заплетаться язык. Ей нужно высказаться, а потом достать инсулин и сделать укол.

– Какой еще дневник?

– Твой. – Ох, черт, она же оставила дневник на кровати! Виола, подъехав к дому, посигналила, и Зоэ испугалась, что отец сейчас поднимется, вот и засунула дневник под учебники. Не будет же папа рыться в учебниках! Или будет?

– Зо-Зо, дневники для лузеров. – Сьюзен погляделась в зеркало, отогнув козырек от солнца. – Жизнь для того, чтобы жить, а не терять время, уткнувшись носом в какой-то дневник!

– Но ты же вела дневник! Ты, наверное, забыла. Старый такой. Когда мы еще жили с тобой. Ну, когда вы с папой были вместе! Он зачем-то сохранил твой дневник.

Рука Сьюзен оторвалась от брови, которую она приглаживала.

– Он сохранил дневник?

– Папа его у тебя отобрал, да?

Сьюзен закрыла зеркало. Сжатые губы странно искривились.

– Не совсем.

– Не понимаю.

Сьюзен развернулась к ней и взяла за обе руки.

– Когда вы были маленькие, я болела. – Она поколебалась. – У меня не все в порядке было с головой. Я не умела справляться с гневом.

– Чего-чего?

– Я любила поразвлечься, посмеяться, а ваш