то, что измазал пастой раковину. Потом Сьюзен накричала на Зоэ, обозвав ее эгоисткой, когда дочь вылила остатки молока из пакета в свою тарелку с хлопьями. Потом один раз, когда я приехал забрать Зоэ и Зака из школы, учительница сказала, что мамаша уже забрала их в обед и повезла к зубному. Я посетовал на свой склероз, но домой ехал вне себя от тревоги. Я уже понимал – Сьюзен способна серьезно навредить им. Они явились домой в десять вечера. Дети выглядели измученными, но счастливыми, и я испытал неимоверное облегчение, увидев, что они целы и невредимы. Они, оказывается, катались по Великой океанской дороге, видели Двенадцать Апостолов[6], ели рыбу с картошкой на пляже и строили песочные замки, хотя день был дождливый. Я еле сдерживался, но знал – возрази я хоть словом, расплата неминуема. И решил не затевать разборку.

– Как же вы смогли уехать, черт побери? – не выдержала Дженнифер.

– Я тянул время, понимая, что у меня будет только один шанс оказаться с детьми в безопасности. Сьюзен все сильнее слетала с катушек: казалось, она всех нас ненавидит. Мы ну ничего не могли сделать правильно. Ситуация накалилась до предела прекрасным весенним днем, когда я укрыл Зака, подоткнул одеяло и поклялся, что под кроватью нет монстров, а Зоэ почитал сказку и сошел вниз. Сьюзен выкрикнула свой обычный перечень оскорблений, которые стали для меня вроде белого шума, потом уставилась на меня в упор и процедила: «Ты хочешь отобрать у меня детей. Я позабочусь, чтобы ты их в жизни не увидел. Ты всегда любил их больше, чем меня. Если ты не хочешь быть со мной, то и им не достанешься». Я был в шоке, не мог выговорить ни слова, и тогда она заорала: «Я скорее убью их обоих, но не увижу, как вы втроем счастливы без меня!»

– Вот… – вырвалось у Айзека. – Пардон, – сказал он Аве, у которой был почти такой же подавленный вид, как у Адама.

– Сьюзен сказала мне, что я жалкий слабак, слизняк, ничтожество. Я не спал несколько недель. Всякий раз, когда она многозначительно глядела на меня, в ее взгляде читалось, что́ она может сделать. Держался я только надеждой убраться от нее подальше и увезти детей и понимал, что дольше тянуть не стоит. Скрытые камеры проработали меньше месяца, но у меня накопилось достаточно записей, как она отвешивала мне оплеухи – иногда я просыпался от пощечины. Я пятился в ванную, запирал дверь, слышал, как Сьюзен что-то бормочет, и выходил, только когда уходила она. Я столько раз опаздывал на работу, что мой босс напрямую спросил, в чем дело, и я свалил вину на детские капризы по утрам. Я начал просыпаться задолго до будильника Сьюзен. Ну и черт с ней, если она раздражалась, что я ее бужу; все равно к чему-нибудь придерется.

Адам глубоко вздохнул и не сразу смог начать рассказывать дальше.

– Однажды утром я проснулся не от будильника, а от криков Зоэ. «Папа! Папа!» – истошно кричала дочь. Я ничего не видел, на лицо что-то давило, я не мог дышать. Зоэ все кричала, и я понял, что происходит: Сьюзен душила меня подушкой. Я схватил ее за запястья и отшвырнул от себя, а потом начал смеяться и говорить Зоэ, что мы дурачились. Но это происшествие вселило в меня панический ужас. Я не представлял, насколько далеко зашла бы Сьюзен, не войди к нам в спальню Зоэ, и что она способна сделать с детьми.

Через несколько дней нас вызвали в школу: Зоэ в пылу ссоры ударила девочку по лицу и толкнула ее на грядку с овощами. Учительница допытывалась, нет ли дома проблем, спрашивала, не происходит ли у нас в семье то, о чем ей следует знать. Мы уверяли, что ничего такого. В машине Сьюзен молчала всю дорогу, но, едва мы вошли в дом, отправила Зоэ наверх, назвав ее маленькой дрянью. Бешеную ярость она приберегла для меня, когда дочь не могла нас видеть. На следующий день я позвонил своим родителям. Мама села на первый же самолет, и два дня спустя я снял маленький дом для меня, Зоэ и Зака и встретил маму в аэропорту. Я привез ее в арендованный дом и попросил затаиться: чтобы мой план сработал, Сьюзен не должна была ничего пронюхать. На работе я сказался больным и, отвезя Зоэ и Зака в школу, забрал карты памяти и диски, которые прятал в старом сарае в саду, зная, что Сьюзен туда в жизни не зайдет из нелюбви к паукам и тараканам. Прихватив дневник, я все отвез в новый дом. Я доверял дневнику свои мысли, описывал отвратительные проявления неприглядной натуры Сьюзен. Я записывал все на тот случай, если однажды меня найдут мертвым.

Детей после школы я тоже отвез к моей маме. Они ни о чем не спрашивали, обрадовавшись встрече с бабушкой, которая осыпала их любовью и поцелуями, как и полагается. Я подошел к охраннику на работе и попросил оказать мне услугу, не задавая вопросов. За пять сотен наличными он поехал со мной, пообещав молчать. Внешность у Фрэнка была куда более угрожающей, чем его характер, но он был завсегдатаем качалки, и его бицепсам позавидовал бы сам Шварценеггер. Когда Сьюзен пришла домой и начала спрашивать, что происходит, Фрэнк не произнес ни слова. Она потребовала объяснений, чего он тут стоит. Я хотел как можно быстрее со всем покончить – я и так чувствовал себя бабой, попросив другого мужчину помочь мне уйти от жены. Я сказал Сьюзен, что ухожу и забираю детей, что мы переедем и она какое-то время нас не увидит. Признаюсь, мне было страшно. Она обозвала меня всеми словами, к которым я уже привык, и высмеяла, уверенная, что у меня нет шансов осуществить мой план. Она подошла к Фрэнку и начала кричать, что я избиваю ее каждый вечер. Она пыталась его провоцировать, как меня, но он даже не шелохнулся. Наверное, думал о своих пяти сотнях долларов за простой просмотр семейной сцены.

Сьюзен заговорила, что ее уважают на работе, что ни один суд не примет мою сторону, и предложила попытаться убежать, если мне так хочется. Я никогда так не хотел стереть улыбку с чьего-то лица, как в тот момент. Она сидела на диване, будто ей решительно плевать, а все происходящее – милая вечеринка с друзьями. Тогда я подошел к телевизору, где заранее был вставлен диск, и включил. Увидев