– Но что было бы, если бы Ленин отправился на другой митинг? – спросил Гроза. – Вы приложили столько сил, готовя Дору… А как же с другими? Они ведь могли бы потерпеть неудачу…

– Неужели ты думаешь, что я один мечтаю спасти нашу страну от этого безумия под названием «большевизм»? – невесело усмехнулся Трапезников. – С каждым из героев-смертников – я назову их именно так, ибо они по своей воле идут на смерть! – работали ведущие оккультисты Москвы и Петербурга, которые нарочно приехали для этой работы сюда. Кажется, все приехали, кроме Бокия, но он тоже теперь с чекистами… – Николай Александрович брезгливо передернулся и продолжал: – Мы трудились изо всех сил, чтобы укрепить их дух и руку, усилить меткость глаза. Само собой, мы опасались провала, поэтому не афишировали это и старались не встречаться чаще, чем необходимо. Я предлагал в момент совершения покушения объединить наши усилия – для увеличения силы воздействия. Однако мы решили встретиться потом, если что-то пойдет не так, и ударить по врагу, как говорят артиллеристы, залповым огнем.

Трапезников перевел дыхание, нервно потер руки и продолжил:

– Впрочем, перейдем к делу! Ленин – по зодиакальному гороскопу Телец. Нынче пятница. Это благоприятный день для Тельцов. Нам может помочь то, что сейчас время убывающей Луны, а Марс находится в созвездии Овена, за Солнцем. Это усиливает опасность огнестрельных ранений для Тельца. Конечно, движется Марс слишком стремительно, это плохо… Но, надеюсь, нам ничто не помешает. До шести часов есть время все подготовить. Мы с вами и с Леонидом Францевичем немедленно уезжаем в Москву.

– В Москву? – в один голос спросили Лиза и Гроза.

– Да, – кивнул Николай Александрович. – Мне необходим помощник. Лиза, насколько я понимаю, рассказала тебе о своих занятиях в тире?

Гроза кивнул.

– Ты понимаешь, мы делали это для того, чтобы она могла поддержать Дору в самый ответственный момент. У Доры огромное желание действовать и полная готовность пожертвовать собой, однако у нее не столь твердая рука, а глаза вообще могут ее подвести в самый неожиданный момент. Я изо всех сил старался помочь ей и все же не вполне уверен в ее силах. Если бы болезнь ее глаз носила психический характер, я бы ее исцелил. Однако это телесное заболевание… Если что-то пойдет не так, ее действиями будет руководить Лиза. Моя дочь, как нам всем известно, превосходный медиум, однако довольно слабый индуктор. Я опасаюсь, что Дора может не услышать ее подсказок. И вот что мне пришло в голову… Когда люди хотят, чтобы их голоса звучали громче, они используют некое устройство, известное еще со времен Средневековья и называемое рупором. То есть усилителем голоса.

Николай Александрович взял со стола листок бумаги, свернул конусом и поднес к губам.

– Видел такую штуку, Гроза?

Тот пожал плечами:

– Может, и не видел, зато я понял, к чему вы ведете. Хотите, чтобы я стал этим рупором, усилителем голоса Лизы? Внушал Доре, что делать, если она вдруг ослепнет или растеряется?

– Нет, – качнул головой Трапезников. – Рупором буду я. А ты будешь наблюдателем и, в случае необходимости, передатчиком. Тебе придется находиться на заводе Михельсона и держаться неподалеку от Доры.

Гроза растерянно оглянулся на Лизу.

– Я понимаю, что это опасно, – осторожно проговорил Николай Александрович. – Я бы с удовольствием поменялся с тобой местами. Однако это значило бы обречь акцию на провал. У меня есть сведения, что мой свояк Артемьев может оказаться среди охраны Ленина.

– Артемьев – это отец Марианны, – сухо уточнила Лиза, и Николай Александрович посмотрел на нее как-то очень внимательно.

– Я помню, – так же сухо ответил Гроза, и Трапезников перевел взгляд на него:

– До него, похоже, дошли слухи о приезде оккультистов в Москву, а каждого из нас он знает отлично. Само собой, Артемьев ни в чем не уверен, поэтому будет держаться в стороне и наблюдать. Тебя он не знает в лицо. Ты будешь в безопасности. Только если… Если случится что-то неожиданное и кому-то понадобится защита, тебе придется пустить в ход все свои силы.

– Кому-то – это Доре? – спросил Гроза.

– Нет. Дора сделала свой выбор. Она готова погибнуть, она хочет принести себя в жертву и войти в историю как убийца Ленина. Я дал ей слово, что не буду помогать ей спастись. Так что тебе, возможно, придется защищать кого-то другого… например, нас с Лизой. Если дойдет до открытой схватки, я приду на помощь, однако, возможно, какое-то время тебе придется сражаться одному. Именно поэтому я выбрал тебя, а не Павла, который в последнее время показывал большие успехи – в отличие от тебя. Ты с этим справишься, а Павел – нет, несмотря на всю свою многократно прославляемую наследственность.

В его голосе прозвучала едкая насмешка.

– Это первый довод в твою пользу, а второй, – продолжал Николай Александрович, – второй заключается в том, что мне нужен для этой работы человек, которому безоговорочно доверяю не только я, но и моя дочь. Мне показалось, что между вами установилось некое… взаимопонимание, скажем так. Я прав?

– Да, – с вызовом бросила Лиза.

Гроза молча кивнул.

Дог почему-то вздохнул.

– Итак, – провозгласил Трапезников, – мы выезжаем немедленно.

Горький, 1937 год

Спустя два дня, когда хозяева еще не вернулись с работы, а Ольга сидела с Женей в саду, на расстеленном одеяле, забавляя ее деревянными зверушками, которых накупил у базарного умельца Василий Васильевич, кто-то вдруг закричал через забор:

– Асенька! Василий Васильевич!

Чья-то черноволосая голова едва видна была за невысокой калиткой. Ольга сначала подумала, что это какая-то девочка, однако та билась в калитку с недетской силой, почему-то дергая ее на себя, хотя та открывалась внутрь. И все звала, звала:

– Ася! Василий Васильевич! Откройте же!

– Толкните калитку! – крикнула Ольга наконец, и в незапертую калитку буквально ввалилась черноволосая женщина – очень маленького роста, но чрезвычайно полная (о таких говорят: «Поперек себя шире!»). Подложенные по-модному высокие плечи габардинового пиджака делали ее фигуру еще осанистей. Сразу было видно, что костюм сшит у прекрасного портного, так же, как и крепдешиновая нежно-розовая блузка с маленьким круглым воротничком и пуговичками, обтянутыми тканью, однако он имел какой-то растерзанный вид, был перепачкан известью, а один рукав почти оторван. Отломан был и каблук у одной туфли – очень высокий каблук, отчего женщина двигалась неровной, ковыляющей походкой. Густые и кучерявые, словно черная проволока, волосы женщины были заплетены в косы и уложены вокруг головы, однако сейчас прическа покосилась, съезжала на лоб, и женщина то и дело, словно шляпу на затылок, сдвигала ее тупым и в то же время ожесточенным жестом.

Женя зажмурилась – она всегда так жмурилась, когда чего-то пугалась, – и Ольга взяла ее на руки, успокаивая и в то же время искоса, настороженно поглядывая на женщину.