уметь – умела. Застолье получилось веселым, Губановы много смеялись, каждый старался рассказать что-нибудь смешное или хотя бы забавное. Вспоминали родителей, какие-то давние случаи, Юркины детские проказы, Ниночкиных ухажеров тех времен, когда она еще не была замужем.

– Нин, а правда, что ты в молодости готовить не умела? – спросил Юра с набитым ртом. – У тебя все такое вкусное, что невозможно поверить.

– Когда?! – с деланым негодованием заверещала Нина. – В молодости?! Да как ты посмел, щенок? У меня что, по-твоему, сейчас уже старость?

Николай Андреевич тихонько прыснул. Сестре всего тридцать четыре, вся жизнь, в том числе и личная, еще впереди, а Юрке, который на десять лет младше, она кажется чуть ли не старухой.

Юра принялся извиняться, все хохотали, Михаил тут же рассказал о нескольких случаях, когда из-за лени и нерадивости сестры братья оставались голодными. Одним словом, хороший получился вечер. Теплый, славный, радостный. Настоящий семейный.

Николай Андреевич остро ощущал каждую минуту, каждую секунду этого вечера и наслаждался. В следующий раз они соберутся уже у Миши, там будет не только его жена, но и какие-то гости, и таких замечательных посиделок точно не получится. И неизвестно, когда им снова удастся вот так легко, уютно и раскованно побыть вместе, посидеть за одним столом, поговорить, посмеяться…

Ноябрь 2021 года

Петр Кравченко

– Я как будто предчувствовал, что это в последний раз, – сказал Николай Андреевич. – Больше такого не случалось. Я почему-то всегда заранее чую этот самый последний раз, неоднократно замечал. Вот все вроде бы хорошо, ничто, как говорится, не предвещает, а вдруг такая тоска накатит, такая душевная боль… И появляется откуда-то ощущение, что больше так хорошо не будет. Трудно объяснить. Помню, в тот вечер я еще удивился, что Мишка вроде как сам на себя не похож, ни одного едкого замечания, ни одного подкола ни в адрес сестры, ни в адрес Юрки, ни в мой. Так удивительно было! Я решил, что Мишка изменился, брак пошел ему на пользу, детки опять же, смягчился, наверное. Дурак я был. Словно и забыл, как он незадолго до того Нинкин развод устраивал и как разговаривал со мной. Думал: хорошо, брат вернулся, подобрел, помудрел, еще одна родная душа будет рядом, жизнь налаживается. Ну а потом – месяца не прошло – случилась беда. Славик Лаврушенков убил следователя Садкова.

Петру показалось, что он на мгновение оглох.

Как?! Вот так просто?! Всего одной фразой, без всякой подготовки? Ради этих пяти слов нужно было выслушать столько не относящихся к делу историй?

Он с трудом стряхнул с себя оцепенение и понял, что Губанов продолжает говорить, не замечая, что собеседник его не слушает.

– …даже не пытался скрыться. Перерезал горло ножом, уложил тело на асфальт и сидел рядом, пока прохожие милицию не вызвали. Не отпирался, не врал, сразу сознался во всем, рассказал про отца, про Юркино самодеятельное расследование, про Левшина, про Боронина, про то, как, не дождавшись реакции государства, решил вершить правосудие своими руками, выслеживал Садкова, пытался познакомиться с его любовницей, чтобы через нее как-то приблизиться…

Так вот что означали слова Галины Викторовны Демченко о «сопляке», «недочеловеке», поджидавшим ее возле работы! Понятно, что она рассказала об этом следователю, опознала Лаврушенкова. Отсюда выросли ноги и у истории, которую вдова Садкова внушила своим детям: мол, у этой шлюхи был еще один любовник. А ведь она отлично знала, как все было на самом деле. Молодец, женщина, что и говорить, сделала все возможное, чтобы дети выросли в лютой ненависти к покойному отцу. Любопытный психологический поворот.

Петр сделал очередную пометку на полях блокнота, куда записывал важное: «В книгу». Такой типаж, как жена Садкова, встречается нечасто, хорошо бы его описать.

– Как только следователь услышал фамилию Боронина, – мерно говорил Николай Андреевич, – так сразу сообщил, куда надо, дело в КГБ забрали и все засекретили. Зинаида, Славкина мать, слегла, мы с Юрой устроили ее в хорошую больницу, она там долго пролежала, но удалось выходить, спасибо докторам.

– Но почему жертвой стал Садков? Следствие же вел Полынцев, Садков только обвинительное заключение составлял.

– Так Славке-то откуда было знать такие тонкости? Ты не равняй то время с сегодняшним, тогда все было иначе. В те годы, например, слово «агент» можно было произносить только еле слышным шепотом и только между своими, коллегами. Рядовые граждане не должны были знать, что у каждого опера есть агентура, завербованные источники информации, это было государственной тайной. А сегодня – пожалуйста, какой сериал про полицию ни возьми – об этом говорят открытым текстом. Рассекретили. Было очень многих всяких ограничений, длиннющие списки того, что считалось служебной тайной, что – государственной, на чем ставить гриф «для служебного пользования», на чем – «секретно» или «совершенно секретно». И Юрка ни разу не назвал Славику ни одной фамилии. Ни Дергунова, ни Полынцева, ни Садкова. Говорил просто: следователь. Что человеку дозволено знать, то в приговоре написано. Садков зачем-то притащился в суд, видно, хотел послушать, как будет идти процесс, это же было его первое значительное дело, все-таки потерпевший Астахов – видная фигура. То есть дело-то, конечно, не его, а Полынцева, но ведь нельзя упустить такой удобный случай засветиться, показать себя. Процесс сделали закрытым, но Садкову разрешили присутствовать, видимо, не нашли аргументов, как его не пустить. Он и уселся за стол рядом с представителем гособвинения. Ну и в самом деле, судебные заседания закрывают для публики, а официальному участнику процесса как откажешь? Тем более следователю, который передал дело в суд. Оснований нет. Зинаида давала показания на суде, отвечала на вопросы об особенностях характера и поведения мужа, о его провалах в памяти, о болезненном отношении к аморалке. Вот там она Садкова и увидела. И фамилию его услышала. Во время следствия ее допрашивал Полынцев, это она, конечно, помнила, но раз в зале суда сидит Садков, значит, он и есть главный. Вот такая простая логика. Никто ей ничего не объяснял. Как поняла, так сыну и пересказала. Поэтому Славка записал Евгения Петровича Садкова в главные злодеи. Юрку не слушал, меня не слушал, все сделал по-своему. Терпение у него лопнуло. Надежды на справедливость от государства не осталось. И ждать больше не захотел. Вспомнил навыки, полученные в десантных войсках, и решил все раз и навсегда. И с Садковым, и с самим собой. Ну и так получалось, что и с матерью своей, Зинаидой. Когда с Виктором все случилось, она справилась, а это горе ее совсем подломило. Ей ведь даже пятидесяти тогда не было, а она в одночасье превратилась