Ох, Оролам!

Они падали чудовищно долго. Глаза отказывались повиноваться Лив и перескакивали с люксина на землю внизу. Она приближалась с чудовищной скоростью.

Затем ее с силой вжало в спину Гэвина, когда он натянул веревку.

Инерция угрожала сорвать ее с его спины и бросить на камни двора. Их рвануло назад, и она увидела, как веревочная цепь развернулась с далекой башни Призмы, и сама башня все сильнее наклонялась над ними, пока они летели к ее крутой, ровной стене.

Три резких рывка притянули ее и Гэвина назад, но это не могло замедлить их падения. На миг Лив заметила три снаряда, вылетевших из вытянутой левой руки Призмы в направлении башни перед ними.

Она не видела, что сделали снаряды, поскольку какой бы цели они ни служили, когда Гэвин выпускал их из левой ладони, держа правой рукой веревку, он перехватил отдачу левой рукой. Так что как только снаряды вылетели из его ладони, Гэвин и Лив стали резко вращаться против часовой стрелки.

Стекло и камень вспыхивали со всех сторон вокруг Лив. Она заскользила по полу, прямо и ровно, резко оторвавшись от Призмы. Затем подол ее платья за что-то уцепился. Инерция и трение об пол резко дернули Лив, и она поехала голой кожей по камню. Плюхнулась в сторону и несколько раз перекатилась. Когда Лив остановилась у стены, она едва могла поверить, что осталась в живых.

Во внезапно прохладном коридоре с полдесятка извлекателей пялились на нее и Призму, не веря своим глазам. Призма уже был на ногах и раздавал короткие приказы.

Почему моей заднице холодно? Лив проследила взгляды извлекателей и посмотрела вниз. Ее юбка задралась до пояса, открывая ее для всех. Она пискнула, одернула юбку и вскочила на ноги.

– Ты, приведи люксократа Черного. Скажи ему, пусть отремонтируют тут все. Сегодня. Немедленно. Ты, запиши имена всех в палате испытаний, – говорил Гэвин. Лив, видя, что все взгляды прикованы к Призме, передернула бедрами. Она не заметила, пока не встала, что мерзнет из-за того, что нижние юбки тоже задрались. Теперь они крепко застряли меж ягодиц. Так что Лив ерзала, пытаясь поправить нижние юбки так, чтобы не лезть под них рукой.

– Аливиана, что ты делаешь? – спросил Призма.

Лив застыла на месте.

– Ладно, оставайся здесь. Я скоро позову тебя. – Гэвин открыл дверь в комнату испытаний и проскользнул внутрь. Все извлекатели в коридоре, включая одного из самых привлекательных магистров в Хромерии, Пайама Навида, повернулись к Лив, явно гадая, что в ней такого, – и уничтожая ее шанс одернуть нижние юбки. Понятия не имея, что ей ждать или чего ждет от нее Призма, она нервно улыбнулась юному магистру.

Гэвин быстро вошел, услышав, как старая бихром сказала Кипу:

– Ты готов увидеть свои цвета?

– Еще как! – отозвался Гэвин. – Госпожа Варидос, можно?

Членам семей соискателей не дозволяли находиться в камере испытаний, опасаясь мошенничества. Это правило, как минимум в теории, распространялось и на Призму. Но недаром теория и практика – два разных слова.

– Я даже не знал, что ты начал испытание. И сколько ты продержался? – спросил Гэвин.

– Минуты четыре, – ответил Кип.

– Четыре двенадцать, – сказала старая госпожа.

Гэвин в буквальном смысле оцепенел. Ему показалось, что Кип долго проторчал в этой комнате, но он думал, что лишь показалось. Четыре минуты – потрясающе. Только он сам продержался пять минут.

Госпожа Варидос приблизилась к Гэвину и прошептала:

– Было некоторое отклонение, о котором я вам должна сказать.

Гэвин улыбнулся Кипу.

– Отлично! Мы вернемся через минуту.

Он отошел, оставив Кипа среди людей, которые расспрашивали его, какая часть испытания показалась самой тяжелой, как он умудрился продержаться так долго, и обращались с ним так, словно он стал центром мира. Это очень дурманит молодого извлекателя, в этом и была идея.

Усмехнувшись, Гэвин подошел к испытательному столу вместе с госпожой Варидос. Они остановились прямо над каменной столешницей. Черное парчовое покрывало закрывало отверстие в середине стола. Пробный камень должен был быть прямо здесь. Гэвин попытался вспомнить, как в точности он был расположен. Он только раз видел его.

– Что за отклонение? – спросил он. Парча закрывала весь остальной свет, который мог помешать пробному камню.

Старая женщина медленно выдохнула.

– Он отбросил веревку где-то в три тридцать. Но прежде чем я успела ее остановить, одна из женщин снова вложила ее ему в руку.

– Вы шутите? – сказал Гэвин.

– Мне прислали для испытания красоток. У половины из них едва хватает мозгов запомнить свои слова, тем более некоторые из более туманных правил в ситуации, которой никогда не было на нашем веку. Даже Дазен не отбрасывал веревку.

– Кто это сделал?

– Зеленая.

Ну конечно, зеленая. Буйная, непредсказуемая, ненавидящая любые ограничения.

– Приведите ее сюда!

Зеленая испытательница увидела жест госпожи и подошла. Все испытатели были красивы, и если светлая кожа становилась недостатком в бою, то для такой и иных церемоний она была предпочтительна. Чем темнее был природный оттенок кожи, тем глуше проявлялся зеленый, синий или красный оттенок. Даже парийцы избирали прибрежных, равнинных или смешанной крови жителей для таких церемоний. Эта женщина была рутгаркой, причем даже для них светлокожей. Она двигалась с изяществом танцовщицы. Ее тонкое зеленое одеяние, наброшенное для церемонии, чтобы все испытатели были одеты в свой цвет, когда соискатель выйдет из камеры – что могло произойти всего через десять-пятнадцать секунд после начала испытания, – было, в ее случае, распахнуто между огромными грудями.

Она подошла охотно, отбросив волосы назад, выпрямив спину, и встала по другую сторону стола.

Обнаженность или почти обнаженность некоторых церемоний была окутана религиозным и культурным символизмом, почти лишавшим ее эротики. Почти, поскольку каким бы возвышенным ты ни был, ты не можешь полностью игнорировать тот факт, что перед тобой обнаженное и потрясающе привлекательное тело. Но последующие пирушки, особенно при инициации, всегда были промежуточной зоной. Все прекрасны, полураздеты, запомнившиеся совсем нагими вот только что, праздничная атмосфера, вино рекой – и торжественная церемонность внезапно рассеивается.

Эта зеленая прекрасно понимала, что делает. Гэвин был выше нее, так что едва мог удержаться от взгляда в вырез ее едва запахнутого платья. Так что он уставился в ее лицо сердечком, в ее ореховые глаза с едва окруженными зеленью зрачками. Она казалась знакомой.

– Подойди сюда, – он указал на место рядом с ним. Между собой и госпожой Варидос. Она обошла каменный стол, но встала ближе, чем необходимо.