— Это верно, — не стал спорить монарх. — Вы не похожи на остальных женщин. И вы и вправду искренны в проявлении своих чувств. Меня завораживает ваше умение наслаждаться забавами с умиляющим непосредственностью и детским восторгом, и то, как вы снова превращаетесь во взрослую серьезную женщину, как только время развлечений заканчивается. Не могу не отметить, что мне бы хотелось видеть вас игривой много чаще, однако разумность и усердие мне приносят не меньше радости. И мысль, что всё это вы подарите кому-то другому, сводит меня с ума. — Я открыла рот, собираясь возразить, однако государь поднял руку, и мне пришлось промолчать: — Не хочу сомневаться, Шанни, не хочу бояться соперника, даже если он живет только в моем воображении, и потому я исполню слово, данное вашей матери. К тому же она права, стоит соблюдать приличия. Теперь я буду сопровождать вас.

Это был удар! Признаться, я надеялась, что слова его были произнесены в запале, и я смогу с легкостью отговорить короля исполнять свое обещание. Мне вдруг с ужасом подумалось, что теперь всяческие доверительные разговоры с дядюшкой станут невозможны. Как нам обсуждать происходящее со мной, если рядом будет король? И как говорить о том, что меня так сильно волнует — о моих устремлениях?

Да что там! Я теперь задохнусь от королевской опеки! И пусть его общество было мне приятно, но даже от него хотелось отдохнуть, до того монарха вдруг стало много. Наши встречи перестанут приносить радость, и что тогда? Да это всё попросту может стать невыносимым! И все-таки я заставила себя умерить возмущение и попыталась достучаться до короля:

— Мои близкие далеки от Двора, государь, для них вы остаетесь их господином, а потому они не могут позволить себе оставаться собой, опасаясь нарушить этикет и оскорбить вас. Моя матушка почитает вас и вашу власть, но вызвала негодование своим высказыванием. Теперь она переживает. И так будет каждый раз, когда вы окажетесь рядом со мной. Быть может, — осторожно продолжила я, — пусть лучше дядюшка встречает меня и сопровождает в поездках по городу? Он радеет за честь и благоденствие рода, а потому не допустит ситуаций, которые могут бросить тень на меня и всех Доло. К тому же, если у вас будут важные дела, то мне придется отменять поездку, тогда я и вовсе ни с кем из близких мне людей не увижусь. Так разве же я нашла не лучшее решение спорного вопроса? Пожалуйста, государь, — я взяла его за руку и, заглянув в глаза, улыбнулась.

Чуть помедлив, монарх ответил:

— Хорошо, когда я буду занят, пусть его сиятельство вас сопровождает. В остальное время рядом с вами буду я.

— Как угодно Вашему Величеству, — склонила я голову и решила не сдаваться.

В конце концов, как он сам сказал, ссориться и мириться мы умеем превосходно, а за свою свободу я была готова бороться даже с самим королем.

— Это невыносимо… Ваша милость! Если вы сию же минуту не выйдете, я войду сам и тогда… — Дверь распахнулась, и на пороге появился разгневанный монарх, щедро рассыпая молнии глазами. Вошел и остановился. Он даже приоткрыл рот, рассматривая представшую ему картину, после медленно выдохнул и позвал очень проникновенно: — Ша-анри-из. Душа моя, что вы делаете?

— А? — я обернулась, мазнула взглядом по государю, нахмурилась, пытаясь понять, что ему от меня надо, а затем устремила взор на свои записи. Мысль, только что ясная и четкая, растворилась под напором вторжения венценосной особы, и я сердито нахмурилась, пытаясь ухватить беглянку за ее невесомый хвост.

— Шанриз! — рявкнул король и стремительно приблизился к туалетному столику в моей спальне, за который я присела на пару минут… не помню уже когда. Выхватив из-под моей руки почти полностью исписанный лист, Его Величество пробежал взглядом аккуратные ровные строчки и воззрился на меня со смесью возмущения, недоумения и явной жаждой убийства. — Это что? — вопросил он, еще борясь с раздражением.

— Тезисы и вопросы, — честно ответила я.

Монарх втянул носом воздух, медленно выдохнул и, скользнув взглядом по листу, напомнил:

— Мы собирались ехать в театр.

— Разумеется, — кивнула я.

— Это вы пожелали ехать в театр…

— Я помню, государь.

— Я пытался сопротивляться, но вы хлопнули папкой по столу у меня перед носом и объявили о невыносимости однообразия, чем взбесили меня до крайности. Однако я признал справедливость вашей жалобы и согласился. И что же?

— Что? — спросила я с любопытством.

— А то, ваша наглость, что вы заставили меня ждать, — надменно ответствовал Его Величество. — Однако когда вы в благодарность за мое согласие кинулись мне на шею, я подумал, что исполнил одно из ваших заветных желаний, был этому рад и даже начал предвкушать посещение театра в вашем обществе. И что же?! Я шел к вашим покоям в приподнятом настроении, после сидел и со снисходительной иронией думал, что вы все-таки женщина, и как все женщины обожаете вертеться перед зеркалом. Потом я понял, что ожидание затягивается, и это начало раздражать, однако я всё еще верил в вашу женскую сущность и желание мне понравиться. И вот пока я изнывал в ожидании, вы в это время… — Взор короля снова разгорелся и он гаркнул: — Вы писали тезисы?!

— Почему нет? — я пожала плечами. Потом вернула себе лист бумаги, аккуратно его сложила и убрала в сумочку, стоявшую на туалетном столике. — Я уже давно готова к выезду, но вы еще не появились, и потому, чтобы не терять время впустую, мне подумалось, что недурно бы записать свои мысли, которые я хотела обсудить с вами.

— Театр! — воскликнул государь. — Какие вопросы, когда мы едем на представление?!

— А дорога до театра и обратно? А антракт? О, — взмахнула я рукой, — это уйма времени.

Он протянул ко мне руки со скрюченными пальцами, издал нечто похожее на рычание, после выдохнул:

— А! — и, наконец, подставив локоть, выдавил сварливое: — Прошу.

— Благодарю, — мило улыбнулась я и воспользовалась предложенной рукой.

Вскоре мы покинули королевскую часть дворца. Я пребывала в приподнятом расположении духа. Поездке в театр я была рада по двум причинам. Во-первых, мне и вправду приелось однообразие королевских покоев и времяпровождения. Во-вторых, в театр мне действительно хотелось. Да и освежить круг лиц, которые я видела ежедневно, тоже было недурно.

Дворцовая жизнь сейчас текла вяло, практически без увеселений. Нет, конечно, были салоны, куда стекались придворные на поэтические и музыкальные вечера. Была игральная гостиная, но кто бы меня туда отпустил? Впрочем, я солгу, если начну утверждать, что существование в ближнем кругу государя было унылым и безрадостным. Здесь был и болтун Дренг, и камердинер монарха — граф Морсом, обладавший отличным чувством юмора. И если Олив мог забыться и вогнать своими шутками в краску, то королевский камердинер острил в меру и изыскано. Еще имелся королевский виночерпий — барон Скальд. Его милость знал такое множество историй, что они едва удерживались в нем и высыпались едва ли не на каждом шагу. А парочка приятелей — пажей: барон Хофлиг и барон Арнесс — являлись магнитом неожиданных приключений, рассказами о которых немало веселили собравшуюся публику. Тут стоит вспомнить облаву, устроенную на меня государем на летнем маскараде, так вот все эти господа принимали в ней живейшее участие и теперь время от времени вспоминали, добродушно подшучивая над моей неуловимостью.