Но Екатерина по-прежнему тосковала о своем Грише и дальше доверяла ему без ограничений. Она знала меру его заслуг и понимала, что под гигантской нагрузкой он медленно уставал. Она одобряла его, выносила его настроения и защищала его всеми возможными способами от врагов, интриганов и напастей. Одновременно деловая и интимная обширная переписка между Екатериной и Потемкиным служила ему во время войны, без сомнения, мощным источником энергии. Потому что кому, как не матушке-императрице, он мог доверять еще? Он делился с ней своими сомнениями и не скрывал сумрачного настроения.

19 мая 1788 года, во время подготовки к осаде Очакова, он писал ей в полном разочаровании: «Пущай другой мог бы возыметь кураж чинить совсем разбитый погодою флот, настроить гребных судов, могущих ходить в море, такое множество и сформировать совсем вновь шестнадцать батальонов пехоты, да десять тысяч совсем новой конницы, составить большой магазейн подвижной, снабдить артиллерию ужасным числом волов, изворачиваться в пропитании — и все это в 4 месяца, охраняя границы Ваши, на которых, благодаря Бога, все сохранено, — на степях, без достаточных квартир, и паче на Кинбурнской стороне, где слишком на десять тысяч людей в три недели было должно построить жилища» Он ни в коем случае не преувеличивал свои заслуги, перечисляя лишь часть своих ежедневных забот.

Существуют многочисленные опубликованные источники о жизни Потемкина, его деятельности также во время второй турецкой войны. Все документы, если относится к ним объективно, противоречат тезисам об инертности и бездеятельности. Он работал непрерывно, ища отдохновения в шумных праздниках. Так же интенсивно, как он отдавал свои силы для блага России, Потемкин искал развлечений. И чем экстремальнее было напряжение, тем экзальтированнее было развлечение.

В конце XIX века собралась экспертная комиссия русского Генерального штаба, рассмотревшая деятельность Потемкина как полководца. Комиссия подтвердила его стратегические способности, отличную оперативную деятельность и хвалила его прежде всего за то, что вместе с русскими фельдмаршалами Румянцевым и Суворовым он играл ведущую роль, в то время как иностранные военные специалисты занимали лишь подчиненные позиции. В этой связи необходимо особо подчеркнуть отношение Потемкина к будущему генералиссимусу Суворову.

Россия ощутила на себе смерть императора Иосифа II, который скончался в феврале 1790 года. Его брат и преемник великий герцог Тосканский Леопольд не был готов к оказанию помощи России в войне и не питал интереса к «Греческому проекту». В июне 1790 года Австрия под Рейхенбахом заключила перемирие с Турцией, за которым в августе последовал мирный договор. Австрия покидала поле боя, по крайней мере, на некоторое время. Вследствие происшедшей в июле 1789 года революции изменилась позиция Франции в Европе. «Положение звезд» на европейском небосклоне менялось, и внезапно перед воротами России появилась с обнаженным мечом Швеция.

Екатерина должна была действовать в условиях усиливающегося турецкого давления, событий во Франции и поражения на море в столкновении со Швецией. В августе 1790 года она заключила Верельский мир со своим северным соседом. Потемкин вооружался на юге и готовился к следующим ударам, однако из страха перед вмешательством Пруссии активных действий не предпринимал. Для России возникла сложная ситуация.

Только в декабре 1790 года России удалось взять расположенную на Дунае крепость Измаил. С военно-тактической точки зрения штурм сильной крепости мог рассматриваться в качестве блестящего успеха. Измаил был взят войсками под водительством Александра Суворова. Тем не менее в Петербурге настоящим героем Измаила посчитали Потемкина. Императрица наградила его уже упомянутым мундиром фельдмаршала, украшенным драгоценными камнями. По официальным данным, его стоимость составляла 200 000 рублей!

Во время штурма Измаила Потемкин задержался в Яссах. Суворов докладывал ему туда. Князь спрашивал полководца: «Чем я могу вознаградить Ваши заслуги, Александр Васильевич?» Суворов, неловко и упрямо как обычно, возражал с разоружающей дерзостью: «Да ничем, князь. Я — не купец, и не торговаться сюда пришел. Кроме Бога и императрицы никто не может вознаградить меня». Потемкин чувствовал себя обиженным после этого оскорбления. Но он не лишил Суворова благосклонности из-за этого. Впрочем, что касалось честолюбия, Потемкин и Суворов стоили друг друга.

Эпизод хорошо характеризует их отношения. Суворов и Потемкин заботились о своем реноме как исключительно неортодоксальные индивидуалисты, для которых не существовало каких-либо общественных приличий. Если эта тема затрагивалась в исторической литературе, то, с учетом военных заслуг, вывод делался в пользу Суворова. Как военный гений Суворов без сомнения превосходил князя. Но в то время как Суворов ограничивался военным делом, Потемкин действовал и как политик, и как государственный деятель, и как дипломат, и как военачальник. Потемкин управлял государством во славу Екатерины, Суворов вел войны во славу Екатерины! Будучи в личном плане очень похожими, они в то же время состязались. Успех одного подстегивал другого.

После несчастья под Варной и во время длительной осады Очакова Потемкин часто испытывал парализующие депрессии. Энергичность решений Суворова и храбрые действия давали Потемкину снова и снова новую силу, и он заботился о том, чтобы Суворов был по достоинству вознагражден. После награждения орденом Святого Андрея Первозванного Суворов писал Потемкину: «Светлейший князь, мой уважаемый господин, только Вы можете сделать это. Большая душа Вашей Светлости освещает мне путь, который я прохожу на службе государства». Вероятно, в предложении существует определенная ирония, так как под Очаковом их отношения нельзя было назвать гармоничными. Суворов настаивал на штурме, а Потемкин медлил: «Я везде предоставляю Вам свободу действий, но в случае Очакова безрезультатная попытка могла бы быть вредной… Я не хочу полностью положиться на Бога и надеяться, что победа будет получена без больших жертв. Затем мой Александр Васильевич (Суворов) во главе отборного подразделения пойдет на Измаил. Подождите, пока у меня будет этот город»… Суворов со свойственным ему сарказмом отвечал на это: «Вы не можете захватить крепость, если Вы на нее только смотрите».

Когда турки в июле 1788 года решились на вылазку, солдаты Суворова во главе со своим героическим и безрассудным командиром бросились в бой. Суворов был тяжело ранен и должен был сдать командование. Кроме того, он получил от Потемкина строгий выговор. Князь спрашивал его о том, почему он пошел в наступление, не дождавшись приказа. Суворов отвечал словами Потемкина. Упрек был несправедливым. Следующее ранение заставило Суворова попрощаться с Очаковом, и их конфликт стал беспредметным.

Стычка не должна быть переоцененной. Разногласия между командирами при их тяжелой профессии происходили ежедневно. Как Потемкин, так и Суворов слишком ценили заслуги друг друга, чтобы основательно рассориться. Кроме того, они зависели друг от друга. Поэтому после второго ранения Потемкин писал Суворову примирительно: «Мой дорогой друг, ты значишь для меня больше, чем десять тысяч других». Между Потемкиным и фельдмаршалом Румянцевым существовали подобные отношения доверия, основанные на заслугах. Из всего выше сказанного можно сделать вывод, что вопрос о том, у кого больше исторических заслуг — у Потемкина или Суворова, — является беспредметным.