Потемкин вряд ли боялся Зубова. Тем не менее он задался целью, удалить предполагаемого противника со сцены. Не совсем понятно, почему Потемкин с такой решительностью ополчился против молодого человека. Он боялся, наверное, придворных интриг и ослабления своего положения. Потемкин был оскорблен, так как императрица действовала без его согласия. Он беспокоился, что бессовестный молодой человек, который не оказывал в действительности благотворного влияния на чувственную старую даму, «вытеснит» его, Потемкина, силой и свежестью своей молодости. Григорий Потемкин мог действительно ощущать этот страх. Он искал выход из кризиса отношений, который однозначно был спровоцирован существованием нового соперника. Он не хотел отчуждать Екатерину от себя, в то время как Зубова он выбрасывал в силу своей должности за ворота. Он хотел вернуть сам положение любовника и первого фаворита.

План не мог осуществиться — слишком много воды утекло. Семнадцать лет Екатерина и Потемкин доверяли друг другу, и Потемкин помогал удовлетворять эротические потребности императрицы с помощью молодых любовников. Теперь ей было за шестьдесят, ему — за пятьдесят, кроме того, он перенес войну и болезнь. Прошедших лет было не вернуть. Идея была абсурдна.

Сначала, однако, казалось, что тактика была верной. 21 мая 1791 года Екатерина писала принцу де Линю, который приобрел, очевидно, большое влияние при дворе: «Если посмотреть на маршала князя Потемкина, то нужно сказать, что победа и успехи украсили его. Он возвратился к нам прекрасный, как день, веселый, как жаворонок, сияющий, как звезда, и при этом он остроумнее, чем когда-либо, больше не грызет ногтей, устраивает каждый день прекрасные праздники и ведет себя как отточенный, вежливый хозяин, которым каждый восторгается, вопреки всем завистникам». Вероятно, здесь говорила большая радость встречи и благодарность за выигранную войну. Императрица просто отрицала факт, что Потемкин по прошествии лет все меньше являлся красавцем мужчиной. Все же он остался женским любимцем, и женщины находили его, по видимости, всегда прекрасным и желанным.

Весной 1791 года у Потемкина было достаточно случаев открыто проявить по-новому вспыхивающую любовь. Победителя турок чествовали повсюду, хозяева превосходили друг друга в великолепии и роскоши. Они создавали блестящее обрамление, которое совершенно соответствовало намерениям Потемкина и желаниям императрицы. Шведский дипломат видел князя на одном из таких праздников: «Он носил аксельбанты и крайне богато отделанную шпагу. Я никогда не видел более великолепного или более значительного человека. Признаки плохого настроения, однако, затмевали этот блеск, и внимательные наблюдатели замечали со страхом, что он три раза грыз ногти. Плохое предзнаменование, все ожидали чего-то неординарного».

Все же активная деятельность по изгнанию Зубова не приносила успехов. Потемкин старался изо всех сил. Но Зубов выигрывал молодостью. Потемкин завоевал славу для России и императрицы. Почему же он был так недальновиден, чтобы ступить на лед, который был слишком тонким для него? Потемкин не предпринимал попыток открыто смирить Зубова — это могло навредить императрице. Ее поступки приводили его в смущение. Екатерина захотела подарить Зубову поместье и попросила Потемкина продать ей одно из его Могилевских имений. Князь понимал, для кого предназначена эта покупка, и отказал. Все трое были обижены.

Но внешне мир еще казался не нарушенным. По-прежнему с сияющими лицами радовались они на великолепных праздниках. Но внимательным наблюдателям стало видно, что с императрицей и Потемкиным стало труднее говорить о безотлагательных политических вопросах. Они все больше отдалялись друг от друга, выглядели удрученными, обессиленными и усталыми. С другой стороны, Потемкин организовывал для императрицы блестящие праздники и делал огромные долги. Императрица платила без слов. Апогеем всех торжеств был большой «праздник Потемкина» 28 апреля 1791 года.

Если в литературе говорится об эпатаже князя, то сообщается, в общем, прежде всего об этом празднике. Иногда создается впечатление, что авторы придерживались мнения, что все организуемые Потемкиным мероприятия проходили так же, как этот праздник. Этот пример переносился на все остальные, и это несправедливо.

В апреле 1791 года виновник победы над турками, казалось, хотел устроить праздник, который не имел бы себе равных. Потемкин в последний раз чествовал императрицу подобным образом. В перестроенный для этой цели и обновленный Таврический дворец он пригласил более 3000 гостей. По меркам императорского двора это было не очень многолюдное мероприятие. Потемкин ожидал императрицу в праздничном платье, которое было сплошь расшито золотом и усыпано бриллиантами. Драгоценности украшали шляпу таким образом, что ее нельзя было носить на голове. Зал дворца был похож на зимний сад. Несколько концертов, балет, спектакли, пантомимы, банкет — не экономили ни на чем, и каждый гость еще долго и охотно вспоминал этот прекрасный вечер у Потемкина.

Только двое людей, кажется, не чувствовали настоящей радости на празднике: императрица и Потемкин. В их совместной жизни были два разговора тэт-а-тэт: когда Потемкин впервые признался императрице в своей любви и в 1774 году, после его возвращения с первой турецкой войны. В ночь с 28 на 29 апреля 1791 года состоялась третья решающая беседа.

Императрица и Потемкин удалились от остальных гостей в роскошный зимний сад Таврического дворца. Беседа касалась всех пунктов конфликта: она упрекала его, что он задерживается уже слишком долго в Петербурге и только празднует, в то время как на юге его ждут переговоры с Турцией. Потемкин, со своей стороны, упрекал ее Зубовым и его растущим влиянием на царицу и политику. Но если в более ранние годы их дискуссии были эмоциональными и с острыми формулировками, третий разговор протекал мирно, в мягкой форме. Высказывали свое мнение, но тем не менее не хотели обижать друг друга. Мудрость возраста, усталость и сознание того, что вещи нельзя изменить, определяли эту последнюю, серьезную встречу двух великих личностей, которые в течение длительного времени так много значили друг для друга. Оба понимали драматизм их расставания.

Они расставались, не оскорбляя друг друга и не споря. Они вместе возвратились к гостям и приняли участие в дальнейших торжествах. Общая церемония праздника, их беседа в зимнем саду и последующее торжественное и взволнованное прощание описывается как специально организованное для императрицы и Потемкина. К тому моменту, когда состоялся праздник, никто не мог предвидеть, что это была их последняя встреча. Ничего не было разыграно. Остается только факт, что Потемкин инсценировал достойный его блестящий спектакль, что он объяснился с императрицей и что они расстались после бала в Таврическом дворце мирно и спокойно.

Еще три месяца Потемкин оставался в Петербурге, прежде чем отправился на юг. 24 июля 1791 года он покинул столицу — с багажом воспоминаний о сияющих праздниках, вспышках страстей по отношению к императрице, сердитому Зубову и кучей долгов. Потемкин чувствовал себя усталым, и он на самом деле был болен. Его мучили приступы возвращающейся малярии, болезни, которую он подхватил в 1783 году в Крыму. Почему он вообще поехал снова на юг? Он знал, что императрица хотела видеть его в армии и на мирных переговорах, хотя и не получил приказа об отъезде. Он также не был в немилости, о чем утверждали его неутомимо злобные современники.