Мне странно его беспокойство и то, что хозяин Лимба так легко вышел из себя. Или…

- Душа Анны Лесовой у тебя? – спрашиваю, подаваясь немного вперед.

- Нет, – цедит демон, возвращаясь в себя нормального. – И ни в одном из отелей. Она где-то здесь, но я ее не чувствую.

Вот оно. Кажется, я только что нашел очередного должника.

Господи, как старуха-процентщица, честное слово…

Демоны, ангелы, бесы не могут долго тут находиться, даже с призывом не могут. И падший не исключение, даже несмотря на то, что нейтральный, по сути. К тому же его явно уже помотало, раз он знает, что в отелях Лесовой нет. Хорошо помотало. И теперь Смерть тянет назад, его зовет Лимб, чрево, из которого он и выполз.

- Эли не отдала тебе души не потому, что не забрала их, а потому что нечего было забирать, Сэм. Вместо них внутри тел какое-то дерьмо. Вместо твоей Ани Лесовой тоже.

- Что за дерьмо?

- Не знаю, - качаю головой. – Я еще не видел. Но собираюсь. Элисте говорит, что эта дрянь чернее ада, хуже. Что она липкая и вязкая. Но души все еще у нее в списке, в телах.

- Ты займешься этим? – задает вопрос, которого я жду, Сэм.

- А мне стоит этим заняться? – усмехаюсь.

Падший расслабляется, откидывается назад, барабанит пальцами по столу, снова разглядывая меня.

- Мы оба знаем, что займешься, Аарон.

Я вздергиваю бровь. Удивительная самоуверенность.

- Ты здесь, позвал меня, спрашиваешь об Эли и злишься, когда узнаешь о том, что я показал ей Охоту Каина. Ничего не меняется, да?

- В каком смысле?

- Да так… - отмахивается хозяин Лимба. Снова вместо запаха разложения пахнет резким одеколоном. Это что, какая-то вариация Шанель для мужиков? Где он его откопал? – Но, если ты так настаиваешь… я могу попросить тебя заняться этим.

- С чего вдруг? – поведение Самаэля настораживает. Я не понимаю этой резкой смены настроения, предвкушающей улыбки на губах, проснувшегося ада в глазах.

- Давай будем считать, что у меня просто нет времени разбираться с этим. К тому же я не хочу потерять еще одного сильного собирателя.

- Лесовая была сильной?

- Да. Возможно, сильнее, чем Элисте, - Сэм снова кривится, на этот раз устало и разочаровано, будто от боли. - Но Эли еще не достигла своего пика, а Аня – да. Аня была старше.

- Что тебе до Лесовой, Сэм?

- Она одно из лучших моих творений… Была. Сильная душа, сильный пес. Идеальная связь между ними.

- Лесовая приходила в «Безнадегу», Самаэль, - не соглашаюсь я принимать на веру слова падшего. – Знаешь, чего она хотела? Каково было ее желание?

- Думаю, что знаю, - хозяин Лимба больше даже не пробует отпираться. – Полагаю, хотела избавиться от воспоминаний.

- Да.

- И ты ей помог?

- Да. Только не понимаю, почему ты сам этого не сделал.

- Я не могу забирать их воспоминания, если они вспомнили. Мне жаль. Не позволяй Элисте вспомнить, - прижимает веки пальцами падший. Он действительно выглядит дерьмово.

- Не думаю, что…

- Что тут происходит? – не дает договорить голос Лис.

Она стоит в дверях, почти так же, как ее кот. Смотрит встревоженно и хмуро, обнимая себя руками за плечи. Переводит взгляд с меня на Самаэля и обратно.

- Мне пора, - поднимается падший на ноги. – До свидания, Элисте.

Лис просто кивает, напряженно следя за каждым движением. А стоит падшему растворится в воздухе, садится на его место.

- Я слушаю тебя, Аарон.

Мне не хочется отвечать и рассказывать, но… Видимо, пришло время. Элисте говорила, что ей неважно, кто я. Что ж… посмотрим…

Чувствую себя как мальчишка, разбивший окно в школе и не успевший вовремя убраться. 

Элисте Громова

Аарон не двигается, кажется, что даже не дышит, смотрит на меня, но как будто не видит, на его руках, так же закаменев, спокойно сидит кот.

Возможно, Зарецкий собирается с мыслями, возможно, думает о том, что напрасно во все это ввязался. Возможен, на самом деле, еще тысяча и один вариант.

А я хочу получить ответы хоть на какие-то свои вопросы. Потому что остальное…

Ну, все сложно, в общем.

Я снова слышала этот чертов голос. На этот раз громче, чем в предыдущие разы. Слышала так отчетливо, будто его обладатель стоял рядом со мной, говорил в самое ухо, казалось, что я даже чувствую дыхание.

Бесполый, ломаный… Этот голос говорил о том, что прятаться и бежать бесполезно, о том, что рано или поздно я приду к нему сама, о том, что мое сопротивление делает игру интереснее. И я не могла ничего ответить, будто онемела, будто парализовало. Ни пошевелиться, ни вздохнуть, ни даже прикрыть глаза.

Бегу… он был уверен, что я бегу.

Я в этом не уверена абсолютно. Я даже не знаю, отчего бежать, не то что куда. Голос пугает именно этим. Этими разговорами, своей бесполостью и шелестом. Тем, что появляется только в те моменты, когда я выжата, устала, нервничаю. В моменты моей слабости, будто ищет лазейки в сознании. И находит. С завидным постоянством.

Слабой я быть не люблю. Наверное, поэтому и отключилась. Собачьи инстинкты, что с меня взять?

Вот только… когда сознание решило, что с него хватит, пришли боль и вспышки. Странные белесые вспышки. И такая же странная, горячая боль кусками.

Вспышка – боль, вспышка – боль.

Невыносимая, ломающая, уничтожающая. Но… заставляющая бороться до конца, терпеть до конца беззвучно, заставляющая сдерживать злые слезы.

Боль носилась и металась внутри по кругу. Разрасталась и ползла вверх: от ног и бедер, к животу и груди, последней расколола голову. Она чередовалась с мгновениями темноты и передышки, как дыхание.

Вдох и выдох.

Как накатывающиеся на берег волны. То скукоживалась, то нарастала вновь. Но по-настоящему не отступила ни разу.

А в сознании толкалась и жужжала мысль, что я все-таки совершила ошибку, что я попалась, что я феерично облажалась. Странная мысль, такими же вспышками и всполохами.

Что я сделала?

Почему из всех он выбрал меня?

Не мои вопросы. Я так не думаю. Перестала спрашивать, когда в двенадцать забрала свою первую душу. Это бессмысленно, это не приносит успокоения, не помогает, делает только хуже. Ответ на эти вопросы, как правило, детский и бесячий: потому что… Потому что так звезды встали, потому что в день рождения в гороскопе, сука, ретроградный Меркурий, потому что ты просто оказалась не в то время не в том месте.