меня о том скандале вовремя. На прощание он предупредил меня, что, по словам Распутина, царица очень недовольна генералом Воейковым, которого недолюбливал старец. Мы расстались.

Сведения Мануйлова были верны, но только он преувеличивал свою роль. Штюрмер был вызван к государю, несколько дней не общался ни с кем даже и по телефону, а 20 января состоялось его назначение председателем Совета министров. Горемыкин, не веривший в свой уход до последнего момента, получил очень милостивый рескрипт и чин действительного тайного советника.

Давнишнее желание широких политических кругов сбылось. Горемыкин ушел. Однако назначение Штюрмера было встречено с недоумением и сначала очень сдержанно. Когда же в общество стали просачиваться слухи, при чьей поддержке он получил свое назначение, к нему начали относиться недоброжелательно и даже враждебно. Сперва его просто бранили за то, что он стар и ставленник Распутина, но вскоре на него стали и клеветать. Кричали, что он немец, сторонник сепаратного мира с Германией, член немецкой партии. И так как сделалось известным, что назначению содействовала царица, клевета по адресу их величеств усилилась.

28 января государь выехал на фронт. Царица по нездоровью даже не могла проводить его в [царском] павильоне. Весь январь государыня чувствовала усталость, подавленное настроение. Отсутствие ее величества обсуждалось среди сопровождавших государя лиц. Его нельзя было не жалеть. Ему приходилось так много и ответственно работать, и дома у него так было нехорошо и неспокойно. Болели два самых дорогих существа — жена и наследник.

29 января государь прибыл на Двинский или Северный фронт, войсками которого командовал генерал Плеве. Маленький, скрюченный, крайне болезненный, Плеве отличался необычайной твердостью, энергией и железной волей. Везде, где бы он ни был во время Великой войны, он покрыл себя заслуженной славой. Его правой рукой, главным помощником с начала войны и до назначения его главнокомандующим фронтом являлся генерал Е. К. Миллер. В ночь перед приездом государя у Плеве было кровоизлияние, и утром, бледный как полотно, он насилу держался на ногах.

Утром в тот день императорский поезд остановился на станции Вышки в 28 верстах от крепости Двинск. На платформе встретил почетный караул от Кабардинского его величества полка. В 1914 году караул от этого же полка встретил его величество на Кавказе в Саракамыше. Видимо, государю было приятно вновь видеть своих кабардинцев. Кроме Плеве, встречали командующий армией генерал Гурко и генерал Миллер. Среднего роста, сухощавый, живой Гурко привлекал невольно внимание, и тем более, что по слухам он дружил с А. И. Гучковым, считался либералом и его причисляли к тем офицерам Генерального штаба, которых называли младотурками[84]. Название появилось после Японской войны.

Поехали к войскам. В четырех верстах от станции, около шоссе, близ леса, было выстроено две тысячи человек, считая по два человека с офицером от каждой роты, эскадрона, команды, и в полном составе две кавалерийские дивизии и одна казачья. Парадом командовал лихой кавалерийский генерал Павлов, несколько лет тому назад командовавший лейб-гвардии Уланским ее величества полком в Петергофе. Про него и в мирное время ходило много легенд.

Стояло ясное, морозное утро. Государь тихо объезжал войска, отдельно говорил с частями, благодарил солдат и офицеров. Затем обратился ко всем с общей речью. «Я счастлив, что мог прибыть сюда и увидеть хотя бы представителей вашей доблестной пятой армии, — звонко звучали слова государя. — Горжусь, что нахожусь во главе одной из наших армий, которую составляете вы, молодцы…» Речь государя была особенно задушевна. Не менее задушевное неслось «ура!» в ответ государю. А когда оно стихло, подавшийся вперед на стременах генерал Гурко, в лихо заломленной папахе, как-то особенно вдохновенно отчетливо произнес:

— Во свидетельство нашей готовности отдать все силы за царя и родину и во славу государя императора, самодержца Православной Руси наше русское громовое «ура»!

И из тысячи уст вырвалось действительно громовое «ура!».

Этот смотр в 15 верстах от неприятеля, охраняемый целой эскадрой аэропланов, произвел тогда особенное впечатление. Личности Плеве и Гурко (имя последнего переносило мысль к его отцу, герою Русско-турецкой войны) укрепляли непоколебимую веру в победу. Это посещение фронта имело самое благотворное влияние. По словам генерала Миллера, почти целый месяц после него военная цензура фронта устанавливала ряд восторженных писем солдат на родину о приезде государя, о его беседе, о том, какой он. Письма отражали тот высокий моральный подъем, который принес приезд государя. Только после революции некоторые генералы как-то странно забыли о благотворном влиянии, которое оказывали на войска те смотры государя… Но много чудесных превращений сделала наша революция…

На ночлег императорский поезд был отведен на станцию Сиротино, а утром 30 января, в 10 часов, государь прибыл на станцию Дрисса. Это уже был район Северо-Западного фронта генерала Эверта. Встретили: Эверт, командующий армией генерал Литвинов, генерал Орановский. На смотр были собраны две кавалерийские и Сибирская казачья дивизии. Вид людей, состояние лошадей были блестящие. Нельзя было не радоваться, как возродилась армия после осеннего надлома. После завтрака, к которому были приглашены начальствующие лица, императорский поезд вновь был отведен на ночевку на станцию Сиротино.

31 января в 11 часов утра государь прибыл на станцию Берковичи Рижско-Орловской железной дороги. Приняв хлеб-соль от крестьян, государь отправился на третий смотр кавалерии, двух кавалерийских дивизий, который показал кавалерию в таком же блестящем виде, как и два прошлых смотра. За завтраком, к которому были приглашены начальствующие лица, государь высказал о виденной им за три дня кавалерии такое мнение: «Я в Красном Селе не видал конницы в таком блестящем виде, в таком порядке, с таким конским составом и с такими офицерами и людьми. Она сослужит нам службу».

В 2 часа государь отбыл в Ставку, куда приехали в 11 вечера. Ночевать остались в поезде. 1 февраля утром переехали в свои помещения. Государь пошел в штаб. Его величество был в очень хорошем настроении благодаря тому, что он видел на фронте.

3 февраля в Ставку приехал верховный начальник санитарной части принц Александр Петрович Ольденбургский, гроза всех тех, кто соприкасался с санитарной частью. Энергия принца была неиссякаема. Он горел в работе, несмотря на свои большие годы. Он отдавал войне все свои знания, весь ум, всего себя без остатка. Принц имел большой доклад у государя. Он привез новые модели противогазовых масок. После завтрака государь прибыл на вокзал, где стоял поезд принца. Один из вагонов был наполнен желто-бурым ядовитым газом. В окна вагона, снаружи, можно было видеть, как сдох впущенный туда зверек. В тот вагон вошли три офицера и два химика в новых масках. Они ходили, работали,