– Дик, – позвала она. – Дик! Держись поближе.

– Но там опасность...

– Патер чувствует приближение Зла!

– Он его во всем чувствует, – ответил я, но конь мой, повинуясь непроизвольному содроганию моих мышц, пошел боком к повозке. Принцесса уже скрылась, я ехал рядом, прислушиваясь, надеясь уловить запах ее волос, аромат ее кожи или хотя бы дыхание.

Когда повозку тряхнуло, слабо громыхнуло, будто столкнулись скалы. Послышался сердитый голос священника, тут же он забормотал молитву, поспешно раскаиваясь в грубом слове, гневе, давая новые обеты смирения.

Далеко впереди вроде бы послышались слабые крики. Я насторожился, привстал в стременах. Там, за клочьями неопрятного тумана, взметнулась желтая пыль, взлетели испуганные птицы. Как будто бы донеслись слабые удары металла о металл...

– Дик!

Это отчаянно кричала принцесса. Я вздрогнул, справа шагах в десяти прямо из травы поднялись крупные, разрисованные цветной глиной люди. Моя рука шлепнула по рукояти молота – так пьяный ганфайтер бьет по кобуре. Молот вырвался из ладони, как воробей, часто-часто хлопая по воздуху невидимыми крыльями, но ударил, как противотанковый снаряд, вернулся, я метнул в другого, третьего, а четвертого уже встретил грудь на грудь.

Его кривой меч со звоном ударил о мой щит, в ответ я шпажно ткнул мечом в голый живот. Человек отчаянно вскрикнул, я тут же выдернул лезвие и послал коня на другую сторону повозки. У колес лежали двое, пораженные стрелами, пузырились широкие лужи слизи, а еще двое вытащили принцессу, один перебросил ее через луку седла, яростно пришпорил коня.

Легкая степная лошадка уходила на немыслимой для наших могучих коней скорости, всадник пригнулся, прижимая принцессу и уменьшая сопротивление ветру. Молот разнес ему затылок, как если бы кто палкой ударил по гнезду с куриными яйцами. Принцесса вскрикнула, однако сумела перехватить повод, замедлила бешеный бег, я догнал, вместе столкнули с седла убитого, но тот зацепился ногой в стремени и поволокся следом.

Я едва не плакал от любви и жалости к принцессе, настолько она была прекрасна в своем божественном испуге, бледная и решительная, на волосах, плечах и руках отвратительная грязь из разбитой вдрызг головы разбойника, но глаза горят решимостью, руки дрожат от ужаса, но делает все, что нужно, ибо на то мы и люди, чтобы делать то, что нужно, а не то, что хочется...

Галопом вернулись к повозке, а с другой стороны также галопом мчались Ланзерот, Бернард и Рудольф. За ними вихляющей рысью торопился Асмер, он пошатывался в седле.

Из повозки высунулся священник, в руках арбалет со взведенной тетивой. Волосы дико всклокочены, в глазах ужас, стыд. Завидев всех нас, он отшвырнул арбалет, упал на колени перед ближайшим разбойником, забормотал молитву.

Ланзерот, увидев принцессу, вздохнул с великим облегчением. Бернард сказал виновато:

– Впереди в самом деле была засада. Но, выходит рассчитали правильно. Засадой просто отвлекали.

Рудольф бросил зло:

– И ворон, похоже, пугали сами. Дик, ты молодец.

– Их было немного, – ответил я, как положено отвечать герою, и покосился на принцессу. Но она, видимо, уже считала меня героем, потому лишь торопливо срывала верхушки трав и брезгливо счищала с себя грязь. – Но заметили, что нападают все чаще?

Но участились не только нападения в пути, как я заметил. Все чаще я чувствовал пристальное внимание чего-то незримого. Нет, при всем неверии в астрологию и прочую хреномантию, я сталкивался с необъяснимым и раньше. Начинает вдруг вертеться в голове песенка, да так назойливо, а через некоторое время приятель рядом начинает напевать ее вслух. Если это не магия, то не магия и это вот прощупывание меня на расстоянии, не магия мои полеты во сне, когда я могу подраться с такими же... летунами. Даже мой летающий молот – не магия, ведь с ним все понятно и предсказуемо. Даже понятнее, чем, скажем, с электричеством, которое непонятно абсолютно всем, даже самым ученым академикам.

Однако это незримое внимание бывало иногда просто отвратительным. Словно кто-то огромный, водя окуляром микроскопа по капельке воды, вдруг из мириадов амеб выбирал именно меня, всматривался, а его мощь сверхсущества действовала очень сильно, чтобы не сказать больше.

Пытаясь стряхнуть ощущение чужого присутствия, я начинал думать о принцессе, о ней думать всегда приятно, и в этих случаях я чувствовал, как это нечто огромное в разочаровании убирает от меня всесильные щупальца.

С юга пришли черные, тяжелые, как горные цепи, тучи, давящие и угнетающие. Дышать стало труднее, даже мой простой кожаный панцирь тяготил плечи. Желание пустить коня вскачь сменилось на стремление найти нору и забиться поглубже.

В тучах грозно потрескивало, словно лопался камень, грохот катился по долине, сшибая углы и превращаясь в обкатанный рокот, все еще грозный, но не такой свирепый.

На краях черной тучи страшновато забелела пена, словно на узде загнанного коня. Я часто посматривал наверх, там кривлялись злобно и корчили гримасы жуткие рожи. Помню, в глубоком детстве я еще видел в облаках скачущих коней, бегущих слонов, снеговиков, паруса кораблей Магеллана, сказочные замки, но уже давно вижу только облака, просто облака. Да и какие облака над Москвой, так, грязные серые тучи, лохматые и загаженные промышленными газами.

Но сейчас в самом деле вон там проплывает замок, настоящий замок из белейшего мрамора. Буквально утопает в защитных укреплениях, солнце искрится на вершинке вала, вот края подъемного моста... Но я чувствую, как оттуда некто наблюдает за мной неотрывно и злобно.

Островки леса попадались реже. Если север весь в непроходимых лесах, дремучих и болотистых, то сейчас колеса нашей повозки оставляли след в безлесных долинах, в равнинной степи. Но зато, когда встречался лес, деревья были вдвое, если не втрое выше северных да и в толщину больше почти впятеро...

Останавливались всегда в лесу. Во-первых, хорошее укрытие, во-вторых, такие леса нарастают не на пустом месте: там обычно родник, а то и начало хорошего ручья, что может уйти в песок всего через пару сотен шагов.

Мы направились к такой роще. Ланзерот указал направление, где наверняка вода, там вершинки деревьев зеленее, Асмер держал перед собой двух подстреленных по дороге косуль.

Деревья затрещали. Мне показалось, что в глубине леса работает бригада лесорубов: одно дерево с треском повалилось в сторону, другое, третье... И лишь когда упало четвертое, я с ужасом сообразил, что никакие стахановцы не пилят лес с такой скоростью и что кто-то двигается через вековой лес, раздвигая и ломая деревья, как я шел бы через камыши!

– К бою! – прокричал Ланзерот. Он первым понял, что кто бы ни шел, от такого бегством не спастись, рука его с жутким лязгом выдернула меч. Одно движение головой, и забрало с металлическим лязгом закрыло ему лицо. – Асмер, копье! И – уводи повозку!