— Твою мать очень жалко, правда?

Лицо у Майи сразу сделалось серьезным, она прильнула ко мне вплотную и сказала:

— Ты способен меня бросить? Так же, как мой отец, который бросил мою маму одну рожать меня в муках, а потом мучительно умирать?

Я был ошеломлен и не знал, что ответить. Только теперь я начал раскаиваться: почему я вчера вечером проявил такое слабоволие и полностью утратил рассудок? Что же я натворил?

Вдруг я вспомнил о Фэнь. Сердце у меня сразу пронзила острая боль. Я быстро оделся и ушел из камышей.

Там, где никого не было, я вытащил свой дневник и все это записал правдиво и подробно, так, как это было.

24 октября 1978 года

Погода: ясно. Температура: перемена к прохладе. Место: оазис посреди Лобнора.

Давно ли я пришел сюда? С 15 сентября и до сего дня уже больше месяца как я живу, может быть, самой чудесной жизнью, которая только выпадала на мою долю; все здесь как сон, но сон наяву. Я уже близко сошелся с этими людьми. Они теперь принимают меня за мужа Майи. Здесь не существует никаких законов, достойных упоминания, все определяется обычаем.

В поселении для меня и Майи устроили свадьбу. Я был бессилен противиться, настолько они были воодушевлены этим, так что я даже боялся, что, если скажу, что уже женат, они будут разочарованы. Но возможно, что они могут остаться совершенно равнодушными к этому, потому что я видел своими глазами, как одна женщина в поселении одновременно жила с двумя мужчинами, и никого это не удивляло.

Их свадьба разительно не похожа на уйгурскую, потому что вобрала в себя много ритуалов и жертвоприношений, чуждых мусульманам-уйгурам. О процедуре этой свадьбы я не скажу ни слова, поскольку совесть моя истерзана угрызениями и мукой.

Женщины пели древние песни народа лобу. Эти прекрасные песни когда-то пели лоуланьцы, но у меня не хватило духа записать их нотами. Перед моими глазами только глаза Майи, без этих глаз я не могу. Однако, как быть с Фэнь?

Они отвели меня в дом к Майе. Домик небольшой, но поселяне в оазисе — большие умельцы украшать маленькое помещение. В домах необыкновенно чисто и опрятно — несравнимо с грязью снаружи. Есть кровать-лежанка, вроде глиняного китайского кана.[5]Это наша райская обитель радости и счастья. Этот оазис — наш эдемский сад, я и она — мы подобны Адаму и Еве, Фу-си и Нюй-ва, живем по образу и подобию первопредков.

Да, Майя — действительно Ева, однако я — не Адам.

Чему же я принадлежу, в конце концов?

25 и 26 октября 1978 года

Погода: ясно. Температура: свежо. Место: оазис посреди Лобнора.

Сегодня караван верблюдов прибыл в оазис. Они пришли по дороге сквозь пустыню, которая была известна только верблюжьим караванам древности, пересекли несколько десятков километров безводной пустыни и достигли этого поселения. Увидев их прибытие, поселяне обрадовались так, словно это большой праздник. Они вынесли из домов самое лучшее угощение и подарки для пришедших с караваном гостей.

Все караванщики были уйгурами. У всех был богатый опыт хождения по пустыне и выработался наметанный острый глаз, под стать орлиному. Я подсел к ним и поговорил на ломаном уйгурском языке. Все это Майя видела собственными глазами.

Караван верблюдов оставался в поселении одну ночь, а завтра утром должен был уйти. Когда все заснули спокойным сном, Майя отвела меня на берег реки.

— Завтра караван верблюдов должен уйти, — сказала Майя.

— Я знаю.

— Ты способен расстаться со мной? — Она схватила меня за руку.

— Майя, ты должна верить мне, — прошептал я, не зная, что и как сказать.

— Вы все одинаковы, что ты, что мой отец, — все вы люди извне, ваши сердца от начала и до конца всегда там. Обещай мне, что останешься. Я не могу тебя потерять. Я хочу, чтобы ты всегда был со мной рядом.

— А если я умру?

— Тогда и я готова умереть, — торжественно заявила Майя.

Сердце мое упало, я не знал, как лучше ей ответить. Я глядел ей в глаза, они были такими прелестными, что я был бессилен противиться. Однако про себя я уже все решил.

Протянув руки, я крепко обнял Майю и прижался к ней.

— Мы навеки вместе, навеки, — шептал я ей.

Она закрыла глаза и обняла меня.

— Не уходи, не уходи, — шептала она.

Я видел, что из ее полузакрытых глаз текут слезы.

Однако это была моя последняя ночь в саду Эдема.

Когда небо постепенно посветлело, Майя продолжала спокойно спать. Я бережно уложил ее на сухой камыш и накрыл двумя толстыми ковриками из овечьей шерсти. Я осторожно оставил ее и последний раз взглянул, не зная, когда я снова смогу ее увидеть. Она была так прекрасна, ее красота настолько не имела себе равных, что в конце концов я бы все равно потерял ее.

Я прошел через заросли камыша и тополевую рошу. На кромке оазиса уже снаряжался к отправлению караван верблюдов. На востоке солнце уже взошло. Уйгуры поглядывали на меня своими зоркими, как у орлов, глазами. Вчера вечером я уже с ними договорился, что караван верблюдов вывезет меня из пустыни в уездный город. Я влез на верблюда и оглянулся на оазис, а потом отвернулся, не в силах больше гладеть. Может быть, в этот миг моя Майя уже проснулась и обнаружила, что меня нет. Она может прибежать сюда. Нет, я не желаю видеть, как она страдает. Я бы хотел, чтобы караван верблюдов тронулся поскорее. По громкому приказу начальника верблюды выступили, унося всех нас отсюда, и мерно зашагали по желтому зыбучему песку. Впереди бескрайняя пустыня.

Прощай, мой райский эдемский сад.

Прощай, моя Майя.

Сейчас я плачу и, проливая слезы, на колыхающемся горбе верблюда пишу свой дневник.

Потом в дневнике отца был пропущен целый год. Бай Би спокойно читала эти выцветшие, пожелтевшие от времени строки. На сердце у нее было так же пасмурно, как за окном в дождливую погоду.

18 октября 1979 года

Погода: ясно. Температура: от +12° до +19 °C. Место: Лобнорский объединенный лагерь археологической экспедиции.

Прошел год, опять я вернулся сюда. Когда вспоминаю свои муки совести за этот год, сам не знаю, что сказать в свое оправдание.

Сегодня мы закончили раскопки древнего города Лоулань. Я уже второй раз здесь. Днем мы вернулись в объединенный лагерь археологической экспедиции, фактически это военный сельхоз на краю Лобнора. Я и Фэнь живем в примитивной палатке. Вначале считалось, что Фэнь не сможет приехать из-за скверных условий: почти ни одной женщины, без которых ей сейчас не обойтись.

Однако она очень интересовалась тем случаем год назад, когда я пропал, и хотела поехать вместе со мной посмотреть все на месте; даже писала прошения начальству. Отговорить ее я не смог, пришлось согласиться. Мой дневник я всегда бережно хранил, хотя и не запирал его. Я доверял моей Фэнь, она обещала ни в коем случае не читать мой дневник.