по приведенной причинной цепочке это – выживание человечества, которое дает «задание» всем политическим, экономическим, научным и религиозным лидерам. Прежде всего в трех основных лидирующих регионах: США, Евросоюз и Тихий Океан (подразумевается Япония); они отвечают за человечество в наибольшей степени. Вместе с тем всемирный этос – это и глобальный этос (globales Ethos). Другой синоним «всемирного этоса», притом самый главный – это «требования постмодерна». Чего же требует постмодерн? Во-первых, одновременной свободы и справедливости (так будут преодолены различия между богатыми и бедными, сильными и слабыми, а также и безработица). Во-вторых, одновременного равенства и плюрализма (здесь должен быть найден путь к «умирённому», оно же «умеренное», т. е. контролируемое многообразие культур, традиций и народов – versuchte Vielheit der Kuluren, Traditionen und Völker). В-третьих, полного равенства полов в обществе и, главное, в Церкви, где женщины должны принимать полноту решений, иными словами, полного признание женского священства и епископства. В-четвертых, постмодерн требует не только сосуществования, но и мира на все новое тысячелетие. В-пятых, он требует одновременного повышения экономической производительности и единения с окружающей средой (вплоть до отказа не только от господства человека над природой, но и от самой мысли о разделении (Trennung) между людьми и прочими творениями). В-шестых, это требование не только толерантности, но и всемирного экуменизма: весь человеческий коллектив будет жить в постоянном «прощении и обновлении» (Vergebung und Erneuerung), всегда славя и благодаря Бога[653] – здесь Кюнг словно забыл о предшествовавшем пункте (ведь если человек не должен отделяться от флоры и фауны, то свободной волей обладать он тоже не должен, а потому за что же этим человекообразным существам прощать друг друга, да и как им без свободы воли обновляться?).

Понимая, однако, что не все на предлагаемый этос согласятся (как-никак, а ведь он требует и отказа человека от своей идентичности), Кюнг считает нужным обеспечить его средствами этического воспитания человечества (опять забыв, что оно требует признания разделения между человеком, с одной стороны, и жирафом с баобабом – с другой). Но он реалист и осознает, что моральных мер без легальных недостаточно, и потому вопрошает: чего стоит мировой порядок (Weltordnung) без еще одного этоса – связующего и общеобязательного (verbindendes und verbindliches Ethos)[654]? В другом же месте он называет его более привлекательно для современного слуха, хотя и немного за счет логики (которая, кажется, заставляет выбирать одно из двух) – «плюральным мировым порядком» (plurale Weltordnung)[655].

Как же связать «связующий и общеобязательный мировой порядок» с межрелигиозным диалогом, который, если он действительно диалог, может быть только свободным и спонтанным? Так, чтобы этот диалог тоже не был предоставлен самому себе, и потому его надо организовать на всех уровнях. На первом месте стоит диалог философско-теологический: прежде всего должен быть «схвачен» диалог христианско-иудейский и христианско-буддийский (в последнем случае, однако, не уточняется, как теологический диалог следует вести с «ортодоксальным» буддизмом, который прямо отрицает Бога). За ним следует диалог «повседневный»: представители разных религий должны отмечать общие религиозные праздники и привносить религиозный дух во все мероприятия; должны поощряться и смешанные межрелигиозные браки[656] (разумеется, с целью выведения религиозно оптимального, суперэкуменического, потомства, подобно тому – не могу не провести этой параллели, – как в Третьем рейхе следили за выведением потомства этнически безупречного). Но есть и третий уровень диалога: тот, кто хочет войти во всемирно-экуменический мировой порядок (ökumenische Weltordnung) умом и сердцем, должен «суперэкуменизировать» и сам с собой, когда, например, христианин слышит о Коране, а мусульманин – о Евангелиях.

Для этого, в свою очередь, надо перевоспитывать сознание тех представителей традиционных религий, которые вступают в суперэкуменические контакты (и призваны, как мы уже знаем, производить религиозно безупречное, смешанное потомство). Каким образом? Посредством избежания и произвольного плюрализма, и – что еще важнее – претензий на абсолютность своей религии, которыми отличаются три монотеистические религии: Кюнг ведь полагает вполне всерьез, что буддизм и индуизм на абсолютность не претендуют[657].

Но самое главное – самокритика. Хотя все религии как любимые дети перед отцом глобального этоса равны, религии нехристианские все-таки «поравнее». Правда, и в исламе наблюдаются отдельные (едва выдавливает из себя политкорректный Кюнг) случаи нетерпимости и насилия над совестью, но это – ничто в сравнении с теми же проявлениями в христианстве[658]. Поэтому христианам особенно нужно прислушиваться к реальной и даже возможной критике со стороны мировых религий (кроме них, судя по тексту «Проекта», никому этого делать больше не нужно). Критика же эта, к которой полностью присоединяется автор книги, может выставить против христианства по крайней мере три весьма серьезных пункта (здесь он опирается на экспертов в этой специальной «области знания»). Во-первых, случайно ли то, что, несмотря на проповедуемую ею этику любви, данная религия не может преодолеть своего эксклюзивизма и нетерпимости? Во-вторых, не является ли явно избыточным и болезненным христианское ощущения греха и вины, которое с необходимостью требует спасения и благодати? В-третьих, наконец, отвечает ли сознанию других религий образ самого Иисуса, к которому другие религии относятся в целом положительно, но который «подделан» (verfälscht) христианской теологией, приписывающей Ему эксклюзивный божественный статус?![659]

Исходная позиция Кюнга – относительно того, что миру в мире препятствует в конечном счете именно конфронтация между религиями – ложна, и он сам не настолько наивен, чтобы не понимать, что в войнах между народами, особенно в новое и новейшее время, религиозная риторика, как правило, лишь камуфлирует экономическо-политические интересы и социально-этнические страсти. Реальные задачи, стоящие за кюнговским «примирением» религий посредством их «диалога», который предполагает необходимость самокритики (только одной из них) – вполне понятные. Это, во-первых, попытка «нейтрализации» своеобразия религий (что Кюнг постоянно отрицает, но на деле осуществляет в своих публикациях по диалогам христианства со всеми религиями от Ближнего до Дальнего Востока) ради нового «мирового порядка» (который не может не вызывать ассоциации с новым «планетарным порядком», разрабатываемым движением New Age). Во-вторых, «перевоспитание» христианства, от лица которого Кюнг считает возможным продолжать выступать, испытывая упорное неприятие главного в нем – учения о Божественности Иисуса Христа (не замечая, правда, что подобный христианин – такое же, мягко говоря, недоразумение, как мусульманин, отрицающий бытие Аллаха или авторитет Мухаммада)[660].

Однако здесь не могут обсуждаться ни эти моменты, ни та «глобальная проблема», что и названные мною в начале доклада высшие церковные иерархи поддержали откровенное вероотступничество ради того только, чтобы не отставать все от того же духа времени, не могут здесь обсуждаться сколько-нибудь подробно.

Не можем мы останавливаться с заслуживающей того