время, — добавила Елена, осторожно беря дочь. — Представляешь, как все изменится лет через двадцать.

— Мы будем уже старики, Аленка.

— Ну что ж, значит, нам обеспечена счастливая старость. Тоже не плохо.

Накануне партийного собрания Слепов зашел в школу к секретарю комсомольской ячейки Любе Звягинцевой и застал у нее Данилку Пестрякова. После занятий Люба часто оставалась в школе — проверяла высокие стопки тетрадей, чтобы не таскать их домой. Данилка по обыкновению тоже приходил в школу, терпеливо ждал, когда учительница окончит свое скучное занятие. Потом провожал ее домой, а если было еще не поздно, они заходили в клуб, чтобы потанцевать немного или посмотреть кинокартину. И сейчас Данилка сидел возле девушки. Оба они были чем-то взволнованы, это Иван Иванович сразу заметил и почувствовал себя неловко. «Дело молодое, любовь у них, наверное, принесло меня не вовремя». Он остановился в дверях и громко кашлянул.

— Э… э… я не помешал?

— Ой, нет, — учительница обрадованно посмотрела на парторга. — Очень даже хорошо, что вы пришли. Тут такое дело… Вы садитесь, Иван Иванович, сейчас все вам расскажем.

— Да что такое, Люба? — Слепов сел и посмотрел внимательно на молодых людей.

— Данилка, рассказывай все по порядку.

Пестряков откашлялся, зачем-то поправил галстук, взглянул на парторга, на девушку. Она закивала ему: рассказывай, рассказывай.

— Ну, этого-того, значит…

— Фу, — поморщилась Люба, — никак не могу его отучить от этой глупой привычки. Начинай прямо о деле.

— Начинай. Ты же сбила ход моих мыслей… — Данилка явно был не мастак на речи. Он замолчал, подбирая слова, усиленно морща лоб. — Этого-того, значит, прихожу я, а тут письмо…

— Ничего не понимаю, — Иван Иванович вытащил платок и громко высморкался. — Извините меня, ребята, простыл немного. Давай дальше, Данила Григорьевич.

— Значит, письмо… Мне письмо. Ну я, этого-того, думаю: от кого? Разве от Якова, от Сыромолотова то есть…

Терпение Любы кончилось, она встала, выхватила из рук Данилки бумажку и передала Слепову.

— Вот это письмо получил он, Данилка. Читайте.

Иван Иванович достал очки с большими круглыми стеклами и придвинулся ближе к свету. Писал кто-то не очень грамотно: строчки расползались, буквы подпрыгивали, в словах ошибки.

«Ежели ты, сукин ты сын, — читал Слепов, — будешь баламутить воду, то жизни своей не возрадуешься. Это мы тебе говорим, рабочий. И ты, имея совесть, должон вникнуть в положение. Работай, как все, и не выскакивай, начальству на глаза не лезь. А пользу свою можешь соблюсти иначе, пораскинь мозгами да смотри получше. Но ежели ты, Данилка, не послушаешь нас, тогда смотри, худо будет. А что патрет твой в газете пропечатали, так чихали мы на патрет. Мотай себе на ус…»

Прочитав последние слова, парторг посмотрел на молодого бригадира. Лицо Пестрякова не выражало ни страха, ни растерянности.

— Гадость какая. Каким образом эта писулька попала к тебе, Данила Григорьевич?

— Говорил же я. Прихожу, а письмо, этого-того, лежит, значит…

— Лучше я расскажу, — опять перебила Люба. — Можно?

— Рассказывай, — согласился Иван Иванович, а Данилка облегченно и шумно вздохнул, радуясь, что избавлен от труда говорить. Девушка начала, как на уроке в классе.

— Дело было так, Иван Иванович. Приходит вчера Данилка с работы, а мать ему говорит: тебе вот письмо пришло. Он удивился: что за письмо, от кого. Подумал, не друг ли его Яков Сыромолотов написал. Конверт замусоленный, ни марки, ни штемпеля почтового. Спросил мать, где она взяла письмо. Та отвечает: в сенцах, под дверью лежало. Значит, кто-то подбросил.

Пестряков, слушая девушку, согласно кивал головой: так, мол, так оно все и было.

— Прочитал и сразу догадался: угрожают ему. Кому-то, Иван Иванович, не нравится, что бригада Данилки передовая не только на шахте «Комсомольской», но и на прииске. Он парень как будто смирный, а тут разозлился: угрожать? Ну подождите, не то еще увидите. Пришел сегодня на смену, собрал свою бригаду и прочитал ребятам письмо. Всех, конечно, возмутило. Жаловаться они никому не стали, а решили ответить по-своему. И дали две с половиной нормы за смену.

— Две с гаком, — подтвердил Данилка.

— Молодцы, ребята, — не удержался Слепов.

— И я то же сказала ему, — Люба чем больше говорила, тем сильнее возбуждалась. Она встала и начала прохаживаться вдоль рядов парт, словно на уроке. — Комсомольцев глупыми угрозами не запугать. Сегодня одна бригада Пестрякова дает две с половиной нормы в смену, а завтра так будут работать десять бригад, а через полгода — все. Письмо с грязными угрозами написал какой-то один отсталый элемент…

— Вот здесь ты ошибаешься, Любовь Ивановна, — мягко сказал Слепов. — Очень возможно, что письмо сочинял не один человек, а несколько.

— Ну и пусть! — запальчиво возразила девушка, поправляя волосы привычным движением. — Нас много, а таких, как эти бумагомараки, жалкая кучка. Ничего они не сделают, и не помешают нам. Вот он у меня совета спрашивает, Иван Иванович. А я говорю: пойдем к парторгу, расскажем, он должен об этом знать. Так нет, дескать, чего мы жаловаться будем, я не из пугливых, если что — сам справлюсь. Не понимает политической важности факта. А вы как раз в это время и зашли.

— Все правильно, Любовь Ивановна, все правильно. Мой тебе совет, Данила Григорьевич, не бояться подленьких угроз и работать, не снижая темпов. На твою бригаду равняются, к вам идут за опытом с других шахт. И если еще что-то случится в подобном роде, дай знать в любое время. Ну, а когда поздно возвращаешься откуда-нибудь… из клуба, например, будь осторожен, Данила Григорьевич. Мало ли что бывает.

— Так я их и испугался, — Данилка возмущенно задвигал белесыми бровями, бросая взгляды то на парторга, то на учительницу. — Держи карман шире. Не на того напали.

— И все-таки, Данила Григорьич, осторожность не мешает, — уже строго повторил Слепов, он понял, что напрасно заговорил об этом в присутствии девушки. В парне заиграло самолюбие. Он не хочет выглядеть трусом. — Я знаю, ты не робкого десятка, но вспомни хотя бы Петю Каргаполова. Он тоже не был трусом.

Слепов подошел к Пестрякову, положил руки ему на плечи.

— Договорились, Данила Григорьич?

— Ну я, этого-того, буду, ладно…

— Любовь Ивановна, — парторг повернулся к учительнице, — я ведь зашел расспросить, как работают комсомольцы. Партийное собрание скоро. Ты сейчас хорошо тут говорила. Вот и на собрании так выступи, расскажи о комсомольцах. Собрание будет открытое, пусть приходят все комсомольцы. А писульку эту, если не возражаете, возьму. Для доклада сгодится.

За ужином Иван Иванович все думал о последних событиях на прииске, об исчезновении Тарасенко, думал о том, как проще и понятнее рассказать старателям о задачах, стоящих перед