раз то, что надо, лучше и не придумать. Санькин брат поедет на повозке в Златогорск один. Там встретит драгера и передаст ему лошадей. Тарасенко возвратится в Зареченск. Только не доедет. Но это уже иное дело. Не будет лишних свидетелей. Как все складно получается.

— Оказии в Златогорск? Нет не предвидится, — Егору Саввичу было приятно унижение недруга, и потому тянул с ответом, который уже был на языке. Пусть покланяется, непутевый. — Нет, Санька, ничего такого не предвидится.

— Может, лошадь какую дашь? — Игумнов просительно, почти умоляюще смотрел на старшего конюха. — Дай, Егор Саввич.

Ага, вот и Егором Саввичем стал величать.

— Ты што, Санька, знаешь ведь, с лошадями у нас нынче, ой, как трудно.

— Знаю, — уныло протянул парень.

— Я тебе дам лошадь, а завтра у меня спросят: где? Что я скажу? Твоему брату отдал? Так за это меня не похвалят. И потом, кто же ее назад пригонит?

— Значит, ничего не выйдет?

— Значит, так, Санька.

Игумнов тяжело вздохнул и повернулся к двери.

— Жалко Петра. Опоздает, нагорит ему.

— Постой, погоди, — словно что-то вспомнив, Егор Саввич хлопнул себя ладонью по лбу. — Совсем из головы вышибло. В понедельник будем посылать повозку в Златогорск. Драгера встречать. С семьей едет. Вот и окажу тебе любезность, а ты помни добро. Пусть твой брат берет лошадей, а там встретит Тарасенко и передаст ему.

— Вот спасибо, Егор Саввич, выручил ты нас. Только не передумай.

— Да ладно уж.

— Я ведь тоже могу благодарность оказать, ты не думай.

— Ладно, ладно. Не стоит благодарности за такие малости.

Очень довольный Санька ушел обрадовать брата. Но еще больше был доволен Сыромолотов. В Игумнове он приобрел человека, который ему теперь обязан, и все последствия задуманного дела в какой-то мере падут на того же Саньку и его брата, а он, Егор Саввич, будет в стороне.

В понедельник Петр Игумнов и Санька явились на конный двор. В повозку запрягли Пегаса и Пальму. Сыромолотов позволил набрать в короб сена, дал для коней овса и лично рассказал Петру, где надо встречать Тарасенко, с каким поездом он едет и как его опознать. Санька проводил брата версты две от поселка, а дальше Петр поехал один.

На другой день Сморчок, опять захватив корзину и удилища, отправился к Сухому болоту. Он пробирался задами дворов и огородами к реке, и никто не видел, как старик сел в лодку. Сыромолотов был уверен, что Сморчка не хватятся два-три дня — на такой срок ему случалось отлучаться и раньше. Работы весной у Сморчка в конторе мало, печи перестали топить.

Петр Игумнов благополучно приехал в Златогорск. Лошадей поставил у себя во дворе. Сходил на механический завод, где работал слесарем, доложил: из отпуска вернулся и завтра во вторую смену выходит. В среду утром, как ему было велено, Петр пришел на перрон. Поезд прибыл с небольшим опозданием. Петр не знал, в каком вагоне едет драгер, а потому неторопливо двинулся вдоль состава, приглядываясь к людям, которые выходили из вагонов с чемоданами, мешками и узлами. Остапа Игнатьевича он узнал сразу: и по длинным вислым усам, и по ребятам — мальчике лет восьми и девочке лет шести. Они помогали отцу вытаскивать из вагона вещи.

— Вы драгер с Зареченского прииска? — спросил Петр, подходя к Остапу Игнатьевичу.

— Я, — немного удивился Тарасенко. — А вы кто?

— Петр Игумнов. Брат Александр у меня живет в Зареченске, работает на конном дворе. Повозку для вас пригнал я.

— Оце гарно! — повеселел драгер. — А я-то все думал: как дальше добираться. Галю! За нами лошадей прислали, — крикнул он женщине в тамбуре. — Спасибо, позаботились хлопцы. Это Александр Васильич, наверное. А где кони?

— У меня во дворе. Я пойду запрягу и подъеду сюда. Здесь и подождите.

— Давай, хлопец, давай.

Игумнов ушел, и не прошло часа, как он подъехал в повозке на привокзальную площадь. Помог драгеру погрузить вещи.

— Дорогу-то знаете? — спросил Петр, прощаясь.

— Ездил тут, не заблужусь. Спасибо тебе, хлопец.

— Тогда счастливого пути, — Петр пожал крепкую руку драгера.

В телегу уселись жена и дети, Остап Игнатьевич взял вожжи и тронул лошадей. Повозка, постукивая колесами по сухой твердой земле, покатила к Зареченску, Ребятишкам поездка доставляла большое удовольствие, они смотрели по сторонам и не умолкали ни на минуту. Сначала дорога тянулась через обширное поле, потом повернула к лесу. Густой темный лес временами стискивал дорогу, и низко нависшие ветки почти касались людей и лошадей. Потом лес отступал, обнажая лужайки и прогалины.

День был теплый, пахло молодой зеленью, отовсюду неслось посвистывание птиц.

— Гляди, гляди, Христя, — восторженно кричал черноглазый Олеська, привставая в повозке. — Заяц, заяц вон побежал.

Девочка вертела головой во все стороны, вытягивала шею, но ничего не видела.

— Врешь ты, Олеська, нема зайца.

— Так он ждать будет? Тикал же.

— Остап, когда дома будем? — спросила жена драгера.

— Та завтра к обеду.

— А ночевать где? В лесу?

— А чего? Как стемнеет, отъедем в сторонку, где родничок, костер запалим, та и заночуем.

Часов через пять сделали остановку, поели, накормили лошадей и двинулись дальше. Ребята понемногу угомонились и, убаюканные мерной тряской, задремали. Жена Остапа Игнатьевича, прикрыв ребятишек одеялом, тоже подремывала. Только сам драгер все понукал лошадей, поглядывал на дорогу. Дела на драге беспокоили Тарасенко, и он спешил. Начинало смеркаться. На дорогу легли длинные тени, холодно светились лужи. Остап Игнатьевич смотрел по сторонам, подыскивая подходящее место для остановки недалеко от дороги. Внезапно лошади, захрапев, остановились и попятились. Тарасенко привстал и увидел сухую лесину, наискось перегородившую дорогу. В ту же секунду прогремел выстрел, озарив вспышкой длинного пламени ближний куст. Не вскрикнув, Остап Игнатьевич ткнулся головой в сено. Лошади затоптались на месте, путая постромки и выворачивая дышло.

— Остап! Остап! — испуганно позвала Галина. — Ты чего?

В темной глубине кустов опять сверкнул огонь, и гулко раскатился выстрел. Галина неловко откинулась на спину, и голова ее свесилась через край повозки. Пронзительно закричали перепуганные Христя и Олесь. А в лесу опять загремели выстрелы. Пегас и Пальма, всхрапывая, все пятились, толкая повозку к обочине дороги, наматывая на колеса вожжи. Пальма вывернулась из постромок и встала поперек дороги.

В повозке никто не двигался. Лошади понемногу успокоились, но все еще двигали ушами, ловя тревожные звуки леса.

На дорогу из-за кустов вышли два человека.

— Убери дерево! Быстро! — хрипло скомандовал Парамонов и, бросив на сено двуствольное ружье, направился к лошадям. Пегас и Пальма, увидев его, пронзительно заржали и отпрянули. Но Федор быстро и умело завел Пальму